Дин Кунц - Чужие

— А кроме того, будем каждый день видеть Фрэнка-младшего и Дори, — сказал Эрни, улыбаясь при мысли о внуках.

— Верно. Мы поедем туда на Рождество, на неделю раньше, чем планировали. В это воскресенье, а не в следующее. Приедем в Милуоки и найдем доктора. Если надо будет остаться после, я вернусь сюда, найму какую-нибудь пару на полное время, чтобы они вели дело, а потом присоединюсь к тебе. Мы все равно собирались пригласить кого-нибудь весной.

— Если закрыть мотель на неделю раньше, Сэнди и Нед понесут убытки.

— Дальнобойщики с федеральной трассы у Неда останутся, а если его доходы упадут, мы возместим ему потери.

Эрни покачал головой и улыбнулся:

— Ты все продумала. Ты просто чудо, Фей. Точно-точно. Чудеснее быть не может.

— Ну, должна признать, иногда я бываю ослепительна.

— Я каждый день благодарю бога за то, что нашел тебя, — сказал он.

— Я тоже ни о чем не жалею, Эрни, и уверена, что никогда не пожалею.

— Ты знаешь, я чувствую себя на тысячу процентов лучше, чем когда мы только начали разговор. Почему, черт меня побери, я так долго не обращался к тебе за помощью?

— Почему? Да потому, что ты — Блок, — сказала она.

Он усмехнулся и закончил старую шутку:

— От болвана всего один шаг.

Оба рассмеялись. Эрни снова схватил ее руку и поцеловал:

— Я впервые за много недель смеялся от всей души. Мы потрясающая команда, Фей. Когда мы вместе, нам ничто не страшно, правда?

— Правда, — согласилась она.

Была суббота, 14 декабря, близился рассвет, и Фей Блок не сомневалась: они решат нынешнюю проблему, как решали все проблемы раньше, действуя вместе, бок о бок.

И Фей, и Эрни уже забыли про непонятную поляроидную фотографию в простом конверте, которую получили в прошлый вторник.

На отполированном до блеска туалетном столике лежал коврик замысловатой вязки, а на нем — черные перчатки и офтальмоскоп из нержавеющей стали.

Джинджер Вайс стояла у окна, слева от столика, и смотрела на серый залив, казавшийся зеркальным отражением пепельного декабрьского неба. Дальний берег был скрыт затяжным утренним туманом, который испускал жемчужное свечение. В конце участка, принадлежащего Ханнаби, под каменистым склоном, в бурлящие воды залива вдавалась частная пристань, покрытая снегом, как и просторный газон, простирающийся до самого дома.

Большой дом возвели в 1850-е годы и несколько раз расширяли — в 1892, 1905 и 1950-м. Кирпичная подъездная дорожка под огромным портиком, широкие, высокие ступени, ведущие к массивной двери. Колонны, пилястры, резные гранитные архитравы над дверями и окнами, множество щипцов и округлых слуховых окон, выходящие на залив балконы второго этажа с тыльной стороны, большая огороженная площадка на крыше — все это производило величественное впечатление.

Даже для очень успешного хирурга дом, пожалуй, был слишком дорогим, но у Джорджа не было нужды покупать его. Он получил дом в наследство от отца, а тот — от деда Джорджа, который купил его в 1884 году. У него имелось даже название — «Бейвотч», — как у наследственных особняков в английских романах, и это больше всего впечатляло Джинджер. У домов в Бруклине, откуда она была родом, никаких названий не было.

В Мемориальном госпитале Джинджер никогда не испытывала ни малейшей неловкости, находясь рядом с Джорджем. Там он был авторитетным, уважаемым специалистом, но по происхождению, казалось, не отличался от остальных. Здесь же Джинджер осознала, что у Джорджа есть аристократическое наследственное владение, что он — другой. Он никогда не говорил о своей исключительности. Это было не в его духе. Но в комнатах и коридорах «Бейвотча» витал призрак новоанглийского аристократизма, отчего Джинджер то и дело чувствовала себя неловко.

Угловые гостевые покои (спальня, альков для чтения, ванная), в которых Джинджер провела последние десять дней, были проще многих других в этом здании, здесь она чувствовала себя почти так же комфортно, как у себя дома. Бо́льшая часть дубового пола была покрыта узорчатым турецким ковром разных оттенков, от голубого до персикового. Стены были персикового цвета, потолок — белого. Кленовая мебель состояла из различных видов сундуков, используемых в качестве тумбочек, столов и комодов. Все это было снято с парусных судов девятнадцатого века, принадлежавших прадеду Джорджа.

Два кресла были обиты шелком персикового цвета от фирмы «Бруншвиг и сыновья». Лампы на прикроватных тумбочках, переделанные из подсвечников «баккара», напоминали о том, что под кажущейся простотой комнаты скрывается изящество.

Джинджер подошла к туалетному столику и уставилась на черные перчатки, лежавшие на салфетке. В который уже раз она надела их и стала сгибать пальцы — не вызовет ли это паники? Но это были обычные перчатки, купленные в тот день, когда ее выписали из больницы, не способные вогнать ее в дрожь или в состояние фуги. Наконец Джинджер сняла их.

В дверь постучали. Раздался голос Риты Ханнаби:

— Джинджер, дорогая, вы готовы?

— Иду, — сказала она, взяла свою сумочку с кровати и оглядела себя в зеркале.

На ней были лаймовый вязаный костюм и светло-кремовая блузка с простым бантом лаймового цвета на шее, зеленые — под цвет костюма — туфли-лодочки, сумочка из кожи угря в тон туфлям, золотой браслет с малахитом. Все это идеально подходило к ее цвету лица и серебристым волосам.

Но, выйдя в коридор и посмотрев на Риту Ханнаби, Джинджер почувствовала свою ущербность — все ее потуги были лишь жалкой претензией на высокий стиль.

Рита в свои пятьдесят восемь была такая же стройная, как Джинджер, но на шесть дюймов выше и выглядела по-королевски. У нее были темно-каштановые волосы, зачесанные назад и аккуратно подстриженные перьями. Будь ее скулы тоньше, они придавали бы ей суровый вид. Но светящиеся серые глаза, прозрачная кожа и крупный рот делали ее красоту теплой. На Рите был серый костюм St. John, жемчужные бусы, сережки тоже из жемчуга и черная широкополая шляпа. Для Джинджер самым удивительным было то, что элегантность Риты не казалась запланированной. Не возникало ощущения, будто она потратила на свой туалет много времени. Казалось, она родилась такой — безупречно ухоженной и модно одетой, элегантность была ее естественным состоянием.

— Вы выглядите потрясающе! — сказала Рита.

— Рядом с вами я чувствую себя старомодной, в синих джинсах и свитере, — ответила Джинджер.

— Чепуха. Даже если бы я была на двадцать лет моложе, то и тогда не сравнилась бы с вами. Давайте посмотрим, перед кем официант будет больше прогибаться за ланчем.

Джинджер не страдала ложной скромностью и знала, что привлекательна. Но ее красота была скорее ангельской, тогда как у Риты была столь внушительная аристократическая внешность, что она могла бы восседать на троне, и никто бы не усомнился в том, что это ее законное место.