Арсений Суворов - Поверьте один раз

Он подошел на троллейбусную остановку. Сел в подошедший транспорт и встал у заднего стекла. Билет он не взял. Хотя у него не было проездного. Как и большинство студентов, летом он льготные проездные, не получал. Но, привыкнув не брать билеты, с этой привычкой не расставался. На выходе стояли контролеры. Ему пришлось проехать одну остановку. Выйдя, он почему-то задержался взглядом на памятнике Герою. В этот момент его кто-то грубо толкнул плечом. Чуть не упав и едва устояв на ногах, он попытался понять, что произошло. Ноги без спросу пошли за наглым типом. Хотя это было в другую сторону. В кассе тип взял билет до Синюков. Когда он выпрямился и посмотрел на него, Александр увидел его глаза. То ли от мыслей в голове, то ли от стеклянного блеска в глазах, то ли от какой-то угрозы, исходившей из его взгляда, Александр бросился бежать. Остановился он только у труб, загадивших некогда красивую улицу.

Хомут открыл дверь и хмуро сказал:

— Заходи. Я только что встал. Сегодня всю ночь видик смотрел. Динозавры во сне замучили!

Александр вошел. Разделся в коридоре. И прошел в комнату Олега. Несобранная кровать. Два захламленных кресла. Стол, на который навалили все, что смогли. Недвусмысленно говорило — здесь живет творческая неженатая личность.

— Че пришел? — поинтересовалась «неженатая личность».

— У соседки сочинение на носу. Вот она меня и попросила написать что-нибудь ужасное. Я и подумал, дай зайду к тебе, про упырей послушаю.

— Кто ж с утра про упырей рассказывает? Приходи ночью. Я на тебя такого страху нагоню! Сочинение отгрохаешь, хоть в журнале штампуй!

— Нет, я серьезно. Ты мне только расскажи, кто они такие, как появляются, чем от людей отличаются? — спросил Александр.

— Что я тебе, упырь что ли? — подозрительно промычал Хомут. — Поймай кровососа да пообщайся! — Он саркастически улыбнулся.

— Я к тебе через весь город перся. А ты поймай упыря, пообщайся. Где я его поймаю? — с обидой спросил Александр.

— Езжай ко мне в деревню, там тебе любой столько расскажет! Не унесешь!

— Давай завтра съездим! — воспрянул Александр.

Хомут посмотрел на него с сомнением.

— Ты, часом, не рехнулся? А то слышал я про одного такого. Говорят, до тех пор напился, что, когда увозили, все кричал: «Отпустите меня, упыри поганые! Люди добрые! Спасите невинную душу!». А эта невинная душа за полдеревней с ножом побегала в предыдущие запои. Ну ладно, говори, что мне рассказывать?

— Ну, как они появляются. И все такое.

— Тут всякого много. Одни говорят, что если тебя упырь укусит — ты сам упырем станешь. Другие, что передается по наследству.

— Они опасны?

— Ты сегодня видать того. Что они, на самом деле что ль? Сказка это, а в сказке как? Есть зло, есть добро. Раз кровь сосут — значит опасны.

— Тогда, у костра, как Цицерон пел, а сейчас двух слов связать не можешь!

Кровать заскрипела. Александр пересел в кресло. Хомут перестал бродить по комнате и развалился на кровати.

— Тогда, тогда. Тогда стимул был.

— Слушай, может съездим к тебе завтра, в деревню? Пивка возьмем!

— Из-за сочинения в деревню?

— Понимаешь, у нас с этими соседями отношения очень хорошие. А у них дочка болела. Вот учительница и велела написать сочинение. Но не обычное, а чтобы народный фольклор про страхи. Точнее про ведьм и леших. На десять листов, не меньше. Она отличница. На десять листов, что кровь сосут, мало!

— Хочешь, давай съездим, — миролюбиво. — Только у меня «мани» отсутствуют.

— Деньги у меня есть, — обнадежил Александр. — Тогда завтра без тридцати семь я зайду за тобой.

— Зачем так рано?

— На первый метеор народу мало, а на автобусе не хочу.

— Ну ладно, как знаешь.

Ровно в девятнадцать ноль-ноль Александр позвонил в дверь. Открыла сестра. По тому, как она посмотрела на него, он понял — уже знает. Ведомый, словно бык на корриду, он прошел в зал. За большим овальным столом сидели родители. Стенная мебель, заполненная книгами от пола до потолка, занимала одну стену. Телевизор у окна, пианино и диван составляли единое целое. От всего веяло монументальностью. Стол был уже накрыт — надо сказать, не без роскоши. Подозревать, что они каждый день тушили осетров, он не стал. Пить шампанское, закусывая красной икрой, обычно тоже не принято. Святослав Николаевич сразу разрушил неловкость.

— Садись, жених дорогой. Я сам таким когда-то был, вроде даже помню. Татьяна только что к соседке на минуту вышла Сейчас придет Так что мы с тобой пару партий в шахматы разыграть успеем, — он улыбнулся. Судя по его веселому настроению, он сам принял для смелости. Александр сел. Пришла Татьяна.

— Ой, Саш, прости! Тебя ждала, ну, думаю, успею. На секунду вышла. Ты тут как тут. — Она принарядилась и выглядела просто превосходно. Из нее лучилась жизненная сила. Но Александру стало как-то не по себе.

— Святослав Николаевич и Антонина Владимировна! Мы с Татьяной решили пожениться, — выдохнул он и посмотрел на Татьяну в поиске поддержки.

— Я думаю, по этому поводу надо открыть шампанское, — Татьяна невинно посмотрела на отца.

— Раз дело решенное, то не грех и выпить. Открывай, зятек, — он протянул бутылку Александру. Тот открыл бутылку. Мощная струя пены, вырвавшись, словно джин на свободу, облила скатерть, понемногу обрызгала всех и зловредно пролилась ему на брюки, образовав пятно прямо на том месте где скрывается мужское достоинство.

— Все нормально, это бывает, — успокаивающе произнес Святослав Николаевич.

— К счастью, — вторила Антонина Владимировна.

— Впредь мне наука. Студентов надо угощать только водкой, — улыбаясь, продолжил отец. Несколько смущаясь, Александр разлил, что осталось, по фужерам.

— Чтобы у вас все было хорошо! — произнесла тост мать. Выпили.

— И когда свадьбу надумали? — спросил отец.

— Мы еще не решили, — вмешалась Татьяна.

В пять тридцать Александр позвонил в дверь Олега. В шесть тридцать судно отправилось в путь. Около восьми они уже взбирались по отвесной прибрежной стене, вдоль живой изгороди, неизвестно каким чудом произрастающей на срезе земной твердыни. Поднявшись, со сбитым дыханием и сильно бьющимися от перегрузки сердцами, они пошли по узкой лесной тропинке, местами заросшей мхом и папоротником. Листва тихо разговаривала с ветром. Птичьи трели успокаивающе ласкали слух. Дыхание выравнивалось. Все стало казаться далеким-далеким. Летнее солнце и прохлада леса завораживающе уносили в меланхолию. Орешник своими распущенными изогнутыми ветвями не давал пройти, и приходилось искать обходные пути, от чего лесная дорожка выписывала невообразимее пируэты. Одетые в шубы из мха пни приглашали отдохнуть.