Арсений Суворов - Поверьте один раз

— Хорошо как, — на лице Хомута разлилась задумчивость. — Иногда думаю бросить все! Поселиться в деревне, пчел разводить!

— Здесь надо родиться. А иначе долго не выдержишь, — серьезно ответил Александр, думая о своем.

Показалась околица. Обойдя забор и перейдя по шаткому деревянному настилу ручеек, гордо именуемый в деревне рекой, вошли в дубраву. Природа, будто шутя, превратила равнину в морскую поверхность во время шторма, с огромными валами в виде пригорков и впадинами оврагов. Дом появился внезапно, как это всегда бывает в лесу. Протяжно скрипнула калитка. Войдя в дом и раскидав нехитрую поклажу, наскоро пообедав банкой тушенки, которую даже не грели, отпив из канистры, еще вчера заботливо приготовленной Хомутом, изрядную порцию пива, отправились на разведку.

— Слушай! Ты что, первого встречного встретишь и скажешь: «Давай, кореш, про упырей вякай?» — произнес Хомут с издевкой.

— Подойдем, поговорим, мол, новые соседи, хотим познакомиться. Ну а дальше по обстановке.

Дойдя до околицы и войдя в калитку, с удивлением обнаружили, что, кроме свиней, гусей и прочей живности, народ отсутствует.

— Где твои бабушки-старушки, которые «ТАКОГО» понарассказывают, саркастически выдохнул Александр.

— Это тебе не город. Здесь в это время все чем-нибудь занимаются, — они лениво обходили деревню.

— Гляди! Бабка воду из колодца набирает.

Подойдя к колодцу. Хомут произнес:

— Здравствуйте! Извините. Мы в дубраве дом купили. Теперь вот ваши новые соседи. У нас проблема возникла, друг у меня сердечник, — он указал на Александра, тот кивнул головой. — А валидол дома забыл, не одолжите пару таблеток? На всякий случай, — добавил он торопливо.

Пожилая женщина в платке и в обычной деревенской одежде, со следами долгой и не всегда легкой трудовой жизни на лице, перестала вставлять коромысло в ведра. И щурясь от яркого солнца, посмотрела на молодых людей.

— Я не знаю. Есть какие-то таблетки. С тех пор, как муж умер, я ни разу в лекарства не заглядывала. Он болел долго, может и есть что-нибудь, пойдемте, посмотрим. — Она стала одевать коромысло.

— Мы сами донесем, — торопливо произнес Александр, хватаясь за ведра.

— Ну что ж, дело молодое, — произнесла она со вздохом. Александр взял ведра. Но Олег его остановил:

— Тебе нельзя! Ноги протянешь, возись потом с тобой.

Они остановились перед большими воротами, с массивным перекрытием над ними, непонятно с какой целью построенным. Александр оглянулся и обнаружил, что подобная своеобразная крыша над воротами имеется также у соседей. «Значит надо», — подумал он философски. Женщина подняла щеколду и вошла во двор.

— Ставьте здесь, — показала она на лавку у веранды.

Двор представлял собой совершенно вытоптанную площадку, с гравийной дорожкой, ведущей к входу в дом. С одной стороны возвышался двухэтажный домик, рядом баня и замыкал прямоугольник двора какой-то сарай без дверей, напоминающий хижину.

— Заходите в дом, раз пришли.

Внутри стояла огромная печь и нехитрая мебель. Прошуршав за печкой, она принесла коробку из-под обуви, в которую аккуратно были сложены различные пузырьки, бутыльки, таблетки и прочие медицинские принадлежности. Александр начал перебирать упаковки.

— И давно это у тебя? — спросила женщина.

— Вообще-то с рождения, но врачи сразу не заметили, — солгал Александр.

— Да, нынче больная пошла молодежь. В молодости бывало и о врачах-то не слыхивали. А сейчас!? — она махнула рукой. Поднялась и зашла за занавеску, отделявшую маленькую кухню от комнаты. Принесла кувшин и две большие металлические кружки. Налила в каждую до краев молока и предложила:

— Пейте! Свое. Парное, — она посмотрела на Александра, ее взгляд выражал участие. Выпив полкружки, Александр произнес:

— Хорошее! Не как у нас, — слегка задумавшись, продолжил: — Олег мне рассказывал, что в этих местах существует своеобразное поверье, дескать, бродят по лесам люди, кровь пьют. — Александр улыбнулся. Тревога промелькнула в глазах женщины.

— Для чего это вам?

— У меня курсовая скоро, маленький диплом. Народный фольклор изучаю. Вот мы и приехали, — ответил Александр. Хомут сосредоточенно цедил молоко.

— Не добрый это сказ, ребята. Не лезьте вы в это дело, — она бросила пристальный взгляд на Хомута, тот не заметил. «Она-то мне и нужна», подумал Александр. — Не нужно было вашим родителям покупать этот дом, не каждый хозяин в деревне пустит к себе домой жильцов из того дома. Я одна, да и старая, мне терять нечего. Силич до того измаялся, что по всей деревне ходил, всем свой хутор предлагал. Чуть ли не даром. Кто-то подучил городским спихнуть.

— Неужели из-за детских сказок такой дом и не брали, — встрял Хомут.

— Эх, если бы сказки, — тяжелый вздох вырвался из груди женщины. Глаза погрустнели. — В те времена, когда было еще крепостное право, наша деревня была вольной. А лес за околицей, частью государственный, частью помещика Корнила Сирафимова. И далось ему охотничий домик в лесу построить. Богат был. Не избушку — усадьбу выстроил. Но сам не больно охотник был. Редко приезжал. А жил там смотритель с женой. Мастер был на все руки. Барскую избу, как кисточкой, резцами написал. Начитанный весь. А жена у него травы собирала, да врачевала помаленьку. Кто новую избу строит — за ним: дескать, пособи. Если кто заболеет — ее кличат. Говорят, одними словами кровь останавливала. Но тут напасть напала на деревню. Собаки стали выть по ночам сатанинским воем, в будки забиваться. Лошади стойла ломать. Слухи поползли, дескать, упырь завелся. Припоминать стали, что да как. Одна у ребенка ранку на шее нашла. Другая вдруг припомнила, что-то подобное вроде было. Понесли крестить обоих немедля. А на улице мороз был. Дети при крещении криком кричали, словно их не в святую воду опускают, а в кипящую. Оба вскорести преставились.

Вспомнили тут, кто роды принимал. Побежали в лес. Схватили знахарку, муж в тот момент в село уехал. Притащили в деревню. И за околицей уже убитую сожгли. Хотели, и дом сжечь, да барского гнева побоялись. Муж приехал, горевал сильно. Кричал, будто она от упырей и спасала. Затем собрался и якобы ударился в бега. Потом на барской усадьбе нашли. Повесился. А через несколько дней нашли двоих за околицей. Ни единой кровинушки в теле. Священник не дал хоронить на кладбище. Люди со страху их тоже сожгли. Все семьи каждый двор святой водой обливали, проверяя на нечисть. А вой по ночам продолжал раздаваться. Люди, как стемнеет, и в туалет боялись выйти. Все двери в распятьях. Углы в образах. Поутру в село, за святой водой, каждая семья посылала. Выть продолжали. Решили всех собак порешить. Не помогло. Всей деревней на архиерея насобирали, чтоб, значит, крестным ходом деревню обошел. Поп обошел. На ночь в деревне остался. А старый был. Утром не проснулся. Люди решили — сожгли не того. Делать-то что? Тогда не как сейчас, землю не бросишь. Решили страх побороть, да всем мужикам ночью выйти на охоту. Деревня тогда была маленькой. Дворов пятнадцать. Да и не везде мужики-то были. Вышло их человек восемь, сыновей не брали. Запаслись осиновыми колами, серебряные ножи у кого были, взяли. Святой водой окропясь да перекрестясь, с божьей помощью и двинулись. Авось попадется кровопийца. Так выходили почти месяц. Каждый раз все меньше и меньше. Дошли до двух, и вовсе бросили. Вроде все образумилось. Спустя много времени, у кого-то корова заблудилась, хозяин пошел искать. На следующий день его нашли. Весь изодранный, словно ненасытный какой кусал. А крови вытекшей — нема. Говорят, если упырь укусит, сам упырем станешь, сожгли и его. С тех пор ничего не случалось. Но тяжелая молва осталась. И люди, говорят, что-то видели у вашего дома. Да и Силич не так стар, чтобы быть таким седым. — Закончила она.