Катриона Уорд - Последний дом на Никчемной улице [litres]

Я все копаю и копаю, и каждый новый бог заполняет окрестности своим голосом. «Ты в моем сердце», – снова и снова шепчу я. Мне каждый раз приходится проходить через все это вновь и вновь: сначала сотворять богов, потом скорбеть.

Наконец поляна пуста. Я весь дрожу. Теперь они все в моем сердце, а рюкзак изрядно отяжелел. На этом этапе я всегда чувствую себя так, будто сейчас лопну. Засыпаю ямки и разбрасываю по земле всякий мусор, чтобы казалось, будто здесь побывали кролики или, может, сурки. Ничего такого, лишь природа, жизнь которой идет своим чередом. Я тихонько подхватываю рюкзак.

Мы забираемся дальше в лес. К западу деревья упираются в озеро, поэтому я двигаюсь в другом направлении. Даже сейчас, после всех этих лет, у меня нет никакого желания приближаться к озеру.

Надо подыскать хорошее место. Боги не могут жить абы где. Луч моего фонаря приплясывает на плюще и засохших кустах. Как же сегодня ночью тепло, лес будто отдает накопленный за день жар, который спиралями вывинчивается из стволов кедров и поднимается над лесной подстилкой. Я снимаю свитер. Над оголенными руками и шеей серыми тучами вьются комары и мошка, но садиться не хотят. Над головой кружат летучие мыши, пикируя так низко, что даже задевают своими мягкими тельцами мне щеки. От моего прикосновения отламываются три ветки, освобождая нам путь. Когда я останавливаюсь перевести дух, через носок моего башмака любовно переползает змея. Сегодня я превратился в частичку леса и оказался в его сердце.

Журчание ручья я слышу задолго до того, как вижу его, – стеклянный звон разбивающейся о камень воды. В каком он лежит направлении, сказать не могу; звук словно доносится одновременно отовсюду, что в лесной чаще совсем не редкость.

Я выключаю фонарик и замираю во тьме. По спине неудобно елозит рюкзак. В позвоночник упирается что-то острое. Боги сгорают от нетерпения. Им нужен дом. Я шагаю в указанном ими направлении, продираясь сквозь кусты и заросли ежевики, которые то и дело меня цепляют. Теперь, когда небо очистилось от облаков, над головой ярко сияет полумесяц. Без фонаря лес предстает передо мной в своих ночных красках – высеченный грациозными, серебряными линиями.

Впереди светится белая кора. Здесь растут березы – костлявые деревья. Именно этого знамения я и ждал. Все, нужное место найдено.

Из-под темного от воды камня бьет родник, стремительно и юрко убегая вперед по узкому руслу, над которым величаво колышется папоротник. Сверху, на каменной стене, виднеются темные трещины. Каждая из них самой подходящей формы и размера, чтобы дать приют богу. Я по одному рассовываю их по новым домам. И при этом немного дрожу – трудно держать в руках такое невероятное могущество.

Когда моя работа подходит к концу, рассвет окрашивает небо на востоке розовыми мазками. Я чувствую, как за каменной стеной гудят боги, разбрасывая во все стороны щупальца своей силы. Взирая на меня, жмутся друг к другу высокие белые березы. Я вконец обессилел. Меня разрушает каждый раз, когда этим приходится заниматься. Но я должен выполнять свой долг и заботиться о них. Мамочка очень ясно дала мне это понять.

Лес пробуждается. Я долго шагаю обратно, возвращаясь в новый день, домой, к повседневной жизни. Меня на своих крыльях несет неистовая радость птичьего пения.

– Мне грустно без вас, – говорю я пернатым.

Но здесь по крайней мере им не грозит смерть от рук Убийцы. Когда я прохожу мимо желтых машин, в голове нет ни единой мысли. Пусть себе рвут землю и дальше. Боги теперь в полной безопасности в новом доме.

Магнитофон обнаружился в холодильнике. Я не… нет, даже гадать не хочу, как он там оказался.

Это не рецепт. Просто мне показалось нужным сказать: я перенес их на новое место. На тот случай, если вдруг забуду.

Вполне возможно, что я поступаю так только потому, что хочу с кем-нибудь поговорить. В компании с богами я одинок даже больше, чем наедине с собой. В отсутствие Лорен мне нужно хоть что-то, дабы напоминать мне, кто я такой. Мне очень страшно – я так боюсь когда-нибудь исчезнуть и больше никогда не вернуться.

От этого разговора мне не становится легче. Я чувствую себя глупым и поэтому лучше остановлюсь.

Некоторое время назад каждому жителю Никчемной улицы сунули под дверь оповещение. Но когда улицу, будто стая львов, заполняют землеройные машины, у нее перехватывает дух. Их огромные железные пасти до сих пор покрыты грязной коркой былых убийств.

Ди выходит из дому посмотреть. По какой-то непонятной причине это кажется ей безопаснее, чем сидеть в четырех стенах. На улице уже стоят двое других соседей – раскрыв рты, широко распахнув глаза.

Навстречу бульдозеру выходит человек с оранжевыми волосами и что-то кричит водителю. Его крупный пес воет и рвется с поводка, поэтому он держит его за ошейник.

– Надеюсь, вы не станете метить деревья этой неоновой краской! – орет он водителю.

Потом тычет пальцем на какие-то канистры на платформе и добавляет:

– Она ядовита!

Водитель лишь пожимает плечами и поправляет свой строительный шлем.

– Я егерь, – говорит мужчина. Пес в его руке дрожит от пылкого рвения. – Это губительно для окружающей среды.

– Но их же как-то надо метить, – спокойно отвечает водитель, – а неоновая краска прекрасно видна и ночью и днем.

Затем кивает, ревет двигатель, и землеройная машина уползает, как древний динозавр.

Шею Ди щекочет чье-то дыхание, вздымая на затылке волосы. Он настолько близко, что его борода, когда она поворачивается, чуть не задевает ее щеку. Его горе она чует нюхом – как и раздавленные волдыри от крапивы у него на коже. Тед пошатывается, и Ди понимает, что он в стельку пьян.

– Нет, – говорит Тед, – они не могут, не могут так поступить.

Он добавляет что-то еще, и Ди ему отвечает, хотя вряд ли может сказать что. Жужжание в ее голове глушит все остальные звуки. Она знает этот взгляд, за которым просматривается тайна – еще чуть-чуть, и раскроется. Это видно по его глазам.

Когда он уходит по тропе вслед за огромными землеройками, она затаивает дыхание. Ди точно знает, что Тед бежит не просто так, а с какой-то целью. У него в лесу что-то спрятано. Девушка знает, что идти за ним ей нельзя. Он ее увидит, и тогда на всем можно будет ставить точку. Ей не остается ничего другого, кроме как отчаянно надеяться, что доступ к тайнику, что бы он в себе ни скрывал, возможен только ночью.

Ди возвращается в дом, садится и занимает свой наблюдательный пост, до крови закусив нижнюю губу. Возможно, она зря за ним не пошла. Может, упустила свой шанс и в этот самый момент он перетаскивает Лулу глубже в лесную чащу. Девушка не сводит со стены деревьев пылающих глаз.