Эд Курц - И создал из ребра я новый мир

— Идите к черту, — прорычал он.

— А мы уже у него, — хором ответили мужчины.

— И ты сам — тоже, — добавил Гарри низким скрипучим голосом, который прозвучал совсем рядом с ухом Джоджо.

Ухмылка сошла с его губ, и он швырнул в них фонарем. Эшфорд и Дэвис исчезли, прежде чем фонарь ударился о стену и взорвался огненным шаром, пролив капельки света на разбросанное по полу сено. Кто-то закричал и двери сарая захлопнулись, когда пламя стремительно распространилось, захватывая снопы сена и взбираясь на стены. Взбиралось оно и на танцующих. Ярко-оранжевые цветы распускались тут и там, когда платья, брюки, жакеты и камербанды [30] Камербанд — широкий пояс, который носят на талии, часто вместе с пиджаком. Сегодня считается формально необходимым элементом смокинга. вспыхивали на паникующих танцорах и танцовщицах, стучащих в закрытые двери, сбивавших друг дружку с ног, умирающих с проклятиями на губах.

Усевшись на перевернутое медное ведро, Джоджо стал смотреть, как они сгорают. Нэнси первой превратилась в столб черно-серого пепла, развеявшегося в воздухе, за ней последовали другие — бородатая женщина, Филлис Гейтс, Хэл Уайт — человек-скелет. Ад принял их всех: в мгновение ока в сарае не осталось никого, кроме Джоджо. Все остальные превратились в пепел, даже костей от них не осталось.

Жар обжигал, дым скапливался в легких, и Джоджо почувствовал, как его сознание постепенно затуманивается, а мир убегает вдаль. Был ли этот мир реален? Было ли реальным хоть что-то? Наверное, он так и не узнает.

Когда пламя наконец взялось за него, Джоджо вспомнил, что у него не осталось сигарет, и усмехнулся, подумав о том, что когда-то они были у него, но запаливать их было решительно нечем.

— Вот так мир! — проревел он, радуясь огню, объявшему его с ног до головы. — Вот так чертов цирк!

А лес все длился и длился, не желая заканчиваться, — по крайней мере, так казалось Теодоре Кевинью. Она сочла бы себя заблудившейся, если бы в принципе знала, куда идет: шла уже несколько часов кряду, сквозь лиловую рассветную мглу, в раннее утро нового дня, стрелявшее лучами белого света сквозь густые зеленые верхушки деревьев. Туфли Теодора выбросила давным-давно и теперь шагала босиком по веткам, опавшей листве и прохладной грязи. Нигде в этом лесу она не видела ни белок, ни птиц: те не парили в небе, заявляя о себе трелями, и не вили гнезд. Теодора была совсем-совсем одна. Странно, конечно, хотя и рядом не стоит со всем остальным, что она повидала за несколько последних дней. Бывают такие странности, каких сколько ни переживи, — не привыкнешь.

Она никак не могла найти Джоджо, вот что плохо. Только что они стояли вместе на церковном крыльце — и вот она одна-одинешенька, посреди леса. Поначалу она пыталась найти обратную дорогу к церкви, но теперь решила, что особой разницы между северным и южным направлениями нет. Неважно, в какую сторону идти, главное — продолжать идти в принципе. Она боялась, что, если остановится, больше не сможет двигаться, просто укоренится в земле и станет частью безжизненного пейзажа. И потому шла дальше.

В середине дня солнце стало ярким, и она вышла на большую поляну. Несколько десятков человек молча бродили вокруг, разбирая палатки и загружая массивные черные сундуки в повозки. Рядом с одной из повозок сидели карлик и тучная женщина с сигарой и фляжкой, а вокруг прыгала обезьяна, хотя ее почти не замечали. Теодора остановилась в стороне от поляны, скрытая окружавшими ее деревьями, и смотрела, как чья-то высокая бородатая фигура вышла из стоявшей последней палатки, крепко прижимая к груди книгу в кожаном переплете, и исчезла в лесу на другой стороне. Как и обезьяна, бородач тоже был проигнорирован трудящимся балаганным народцем.

Мысль присоединиться к ним испугала Теодору. Привалившись к коре дерева, за которым пряталась, она представила, как убегает с цирком — в ее-то возрасте! Может, подумала она, смысл и есть. Может, есть другие города по образу и подобию Литчфилда, другие миниатюрные изолированные преисподние в глуши, куда она могла бы направить стопы и где-то там начать новую жизнь, полную страха, любви, слез и смерти.

Из толпы балаганщиков вдруг выскочила маленькая темная фигура — мальчишка лет пяти-шести, отчаянно размахивающий ручками-ножками и стремительно бегущий точно в ее сторону, к деревьям. Он был покрыт волосами с головы до пят, а кроме того, полностью обнажен. Теодора прикусила губу, нервно вцепившись ногтями в кору дерева. Мальчик бросился к ней, едва касаясь ногами земли, его маленькие волосатые ручонки остервенело загребали воздух.

Мальчик жалобно плакал на бегу, шерсть на его лице слиплась во влажные комки.

Теодора приготовилась к неизбежному — к тому, что люди, которые побегут за ним, будут кричать, ругаться и чуть ли не с пеной у рта пытаться схватить его своими злыми руками…

Но никто за ним не побежал. Мальчик добрался до деревьев и прыгнул в тенистый лес — знай себе хрустели ветки и шуршали мертвые коричневые листья у него под ногами. Теодора ждала, затаив дыхание и беззвучно плача. Наконец она пустилась следом за ним.

Она нашла его дрожащим под одеялом из влажных заплесневелых листьев. Мальчик обхватил себя руками в попытке согреться, его ноги подергивались даже во сне — он спал, но продолжал бежать. Ее сердце болело за него, но она шла медленно, осторожно. Не хотела спугнуть его.

Коснувшись плеча мальчика, Теодора заставила его вздрогнуть. Его глаза распахнулись, и он взвизгнул, выкарабкиваясь из листьев, в которых зарылся.

Теодора потянулась к нему и сказала:

— Не бойся! Всё в порядке. Всё в порядке…

Мальчик поднялся на ноги. Его взгляд метался между Теодорой и протянувшейся на многие мили кругом (может, вообще бесконечной) чащей.

Она протянула ему руку с грустной улыбкой.

— Всё в порядке, Джоджо. Я твой друг. Правда.

Джоджо открыл рот, словно хотел что-то сказать, но промолчал. Зубы у него были коричневые. Из его глаз снова потекли слезы.

Он все-таки взял ее за руку.

После того как стемнело, они немного поспали. Теодора села у толстого дуба, а ее маленький спутник положил голову ей на колени.

Она резко очнулась от яркого сна, чьи образы мгновенно улетучились. Мальчик смотрел на нее с колен, и его глаза блестели в лунном свете.

Она потянулась, зевнула и попросила Джоджо подождать ее, никуда не уходить, а сама отбежала в лес по малой нужде. Когда она вернулась, паренек сжался в испуганный комок — словно решил, что она его бросила.

Теодора заключила мальчика в крепкие объятия. Они простояли так довольно долго.

А потом пошли дальше.

В слабом туманном свете утра их глазам предстала пропасть. Хорошо, что рассвело: в кромешной тьме ночи они вполне могли бы махнуть за край, не глядя.