Олег Рой - Порог

— Как? — опешил Жан-Жак.

— Очень просто. Ты ее заменишь, — улыбнулся Маммона.

И вынул конфету из воздуха — длинный красно-белый цилиндрик в яркой бумажной обертке — и протянул ее Бизанкуру:

— Припрячь до поры… Один из ингредиентов, арахисовое масло, сильный аллерген для пацана. Год назад за завтраком у него возникло удушье, — ему дали бутерброд с этим маслом. «Скорая» подоспела вовремя, причину выяснили, и в доме арахис под запретом. Даже Юхе запрещен арахис во всех видах, даже вне дома, а она как раз его очень любит. Ее угощают подружки и ее парень, о существовании которого Синдзиро даже не подозревает. От повторной дозы у мальчишки будет анафилактический шок, и только немедленная помощь сможет помочь ему выжить. Правда, боюсь, в нашем случае помощь опоздает, не правда ли?.. Мать Рэнхо скрупулезно проверяет надписи на упаковках всех продуктов, которые идут к ним на стол. Но «тысячелетняя конфета»… Там в составе арахиса и близко нет, это просто леденец. А то, что ты от меня получил, разумеется, аллергенная бомба. Конечно, симптомы известны и матери его, Комахи, и Юхе, но, пока они сообразят, что, как и почему, драгоценное время будет упущено. Кроме того, детям после церемонии в храме дарят не по конфетке, а целый пакет сладостей. Важно, чтобы туда попала наша конфета. Ну и проследи, чтобы он ее все-таки съел. Не забудь, что Синдзиро непременно должен произнести заклинание: «Отдай малое, получишь большее». Придумай что-нибудь.

— Придумаю, — прошептал Альбин, глядя в пространство застывшим взглядом.

А Маммона, загадочно улыбаясь, медленно растворился в воздухе.

Для начала Бизанкур решил посетить сэнто. Еще с тех далеких времен, когда при дворе папы Климента Шестого ему прививали понятия о гигиене, он не был грязнулей, но японская баня это даже не финская сауна. Японцы любят обжигающую воду.

Когда Жан-Жак решил погрузиться в бассейн вместимостью в двенадцать человек, он единственный, кто вылетел из него как ошпаренный. Впрочем, слово «как» здесь вовсе неуместно, Бизанкур действительно ошпарился, и ему больших трудов стоило не выругаться, а принять самый жалобный и растерянный вид.

Японцы и так довольно подозрительно отнеслись к незнакомцу европейской наружности, который оказался среди посетителей сэнто. Конечно, они улыбались ему, но Жан-Жак прекрасно понимал, что подобные улыбки могут сопровождать совершенно противоположные мысли. И тут ему повезло. Человеком, который решил посочувствовать незадачливому молодому европейцу, оказался именно Синдзиро Такигава. Его поразило, что европеец довольно сносно владеет японским, он осведомился, откуда такие познания. В ответ на это Жан-Жак скормил ему свою легенду про писателя-историка и прибавил, что без ума от их культуры и с жадностью изучает ее. А Синдзиро слегка снисходительно и доброжелательно прочел целую лекцию о японских сэнто. Когда Бизанкур в обмен на его любезность с радостью предложил ответную любезность, пригласив для него с Синдзиро самого лучшего в сэнто массажиста, сансуке, за свой счет, Такигава оживился еще больше.

Жан-Жак буквально смотрел ему в рот, чем располагал к себе Синдзиро с каждой минутой все более. Сливовое вино развязало боссу фирмы язык, и тот расслабился совершенно. Он похвастался французу-писателю своим двухэтажным домом площадью сто восемьдесят татами, ухоженным палисадником и парковочным местом. Но когда Бизанкур осторожно осведомился о семье Синдзиро, его лицо буквально исказилось, пусть на секунду.

— Наши родители очень традиционны, — сжав губы в ниточку, уронил он, — и договорились о нашей свадьбе с Комахи, когда мне было пять лет. Я получил разрешение носить хакама, а моя будущая невеста только родилась. В принципе, я совершенно не испытывал никакой потребности в женитьбе, но я чту традиции своего рода. Непременно женитьба, непременно ребенок или двое.

Они выпили еще. Жан-Жак являл собою образец заинтересованности и почтительного внимания.

— Сколько денег ушло на нашу свадьбу, мне лучше и не говорить, чтобы лишний раз не расстраиваться, — продолжал сетовать Синдзиро. — Эти расходы чрезвычайно глупы. Я бы с большим удовольствием потратил их на упрочение своего собственного благосостояния — жизнь так коротка…

— О, как же я вас понимаю, — подхватил Бизанкур.

— А теперь, как настает вечер, я вынужден бежать из собственного дома, — с неизменной улыбкой, которая напоминала оскал, говорил Такигава. — Из собственного уютного дома. — Почему же так? — прикинулся деревенским простачком Бизанкур.

— Жена, Комахи, — коротко бросил тот. — Она выше всяких похвал — в традиционном понимании, конечно. Безупречное воспитание. Идеальная домохозяйка. Хотя наш гражданский кодекс сорок седьмого года прошлого столетия подарил японским женщинам столько свобод и прав, что, возможно, их стало слишком много. Но моя жена ими не пользуется! Комахи безукоризненна. До оскомины. Разумеется, все мужья стремятся отдохнуть от дома и уходят либо в клубы, либо в другие места отдохновения, но мне приходится именно бежать.

Он даже скрипнул зубами и снова отпил вина.

— А если завести, скажем… любовницу? — осторожно спросил Жан-Жак.

Такигава усмехнулся:

— Уважаемый Фернан, а зачем? Это как-то очень по-французски, не в обиду вам будет сказано. И кроме того, это обременительно. Почему не предположить, что мне нравится просто тишина?

— А как же вы справляетесь с природной агрессией? — поинтересовался Бизанкур.

— Спортзал, — пожал плечами Синдзиро. — Зачем все усложнять.

— Вы удивительно правы… — задумчиво протянул Жан-Жак. — Я вам даже немного завидую. Вашей, я бы сказал, чистоте и стойкости. Я так не могу…

Он видел, что Синдзиро, без сомнения, были приятны его слова.

Расстались они дружески и даже договорились, что на следующий день отправятся вместе в клуб на чайную церемонию, которую Жан-Жак любезно предложил оплатить.

— Я так очарован японскими церемониями, что готов посетить их все, — признался Бизанкур, и его взор был столь искренним, что даже искушенный в переговорах Такигава не заподозрил никакого подвоха.

Шло время, они приятельски общались, Фернан Пико оплачивал любые увеселения, будь то выпивка или простой поход в кафе.

— И не думайте, мне очень приятны эти расходы, — уверил он, отметая любую слабую попытку Синдзиро отказаться от очередного любезного подарка. — Ведь дома, во Франции, таких впечатлений не купишь, на это тратить не жалко.

Они много разговаривали; в основном «Фернан» жадно расспрашивал японца о национальных особенностях, и в отношении к нему у Такигавы утвердилось некое покровительство, а Пико казался ему несмышленым ребенком, затерянным в урбанистических джунглях. И конечно же его умилял акцент француза, который добавлял ему детскости.