Олег Рой - Порог

В подвале замка оборудованы были помещения для изощренных пыток. Да и в окрестностях самого замка стали с подозрительной частотой находить окровавленные или уже полуразложившиеся части тел юных девушек.

Особенно же любила графиня принимать «кровавые ванны», коими особо и прославилась в истории. Да и в самом деле, почему бы их и не принимать. Кожа от них становилась шелковистой, а поставщиков красной жидкости было в избытке.

Но любой «хорошей жизни» приходит конец. А конец Батори был страшен.

Сначала за нее взялись клирики и под соусом религиозных разногласий принялись «копать». А как же — графиня была кальвинисткой, и первым обвинителем выступил лютеранский священник Мадьяри. В Венгрии как раз была борьба конфессий, так что несчастная графиня попала в политическо-клириканские жернова.

Это случилось в разгар веселья. Жан-Жак-Альбин только-только приступил к испытанию в подвале своих новых инструментов для изысканных развлечений. Его «гостьями» на этот раз была пара молоденьких служанок. Одна уже не выдержала забав и испустила дух, а вторая ждала своего часа. Бельфегор расположился в бархатном кресле и наблюдал за процессом, когда наверху раздались голоса и топот множества ног.

— Это за нашей девочкой, которая знать ничего не знает и спокойно себе заперта там, наверху, — заметил Бельфегор и немедленно юркнул в бездыханную девушку.

— Не бойся ничего, ночью я приду за тобой, куда бы тебя ни заперли, — проговорили мертвые губы.

В этот момент в подвал со своей свитой нагрянул Дьердь Турзо, тогдашний правитель австрийской части Венгрии. Пикантная подробность состояла в том, что именно его перед смертью просил «черный воин», Ференц Надашди, оберегать свою жену и детей. Между нами говоря, тот еще типчик, даром что паладин. Он зарился на земельные владенья Батори, и Надашди зря бессильно грозил ему из гроба кровавым кулаком…

Расследование было крайне запутанным, как и обещал Бельфегор. Подставные свидетели, записи о количестве жертв, вырванные под пытками признания карлика Фицко и прочей нечистой своры — все это необычайно забавляло Альбина, которому, собственно говоря, ничего не грозило. Графиню даже не собирались казнить. Ну то есть ее не собирались сжигать. Приговор был до крайности мягок, если, конечно, считать мягким одиночное заточение. Самое же смешное заключалось в том, что заточить красавицу графиню решили именно в той комнате, где она и жила все это время, оставив отверстия лишь для вентиляции и для подачи в комнату скудной еды.

— Давай ее хоть развлечем напоследок? — предложил Бельфегор Жан-Жаку. — Будем ей сюда приносить изысканные лакомства и новые книги, а?

— Зачем? — равнодушно отказался Бизанкур. — Какие книги, она уже читать разучилась и озверела. Ходит из угла в угол, как заморенный шакал. Она свое отыграла, мне скучно. Я бы с удовольствием отправился… ну, хоть в Индию.

— Да хоть в Занзибар! — развеселилась Белла. — Представляю, какую загадку ты после себя оставишь историкам.

Да, они даже не подозревали, что все эти чокнутые изверги были не кем иным, как оборотнем Бизанкуром…

Индия, восемнадцатый век, Таг Бехрам, «душитель платком» — около тысячи жертв.

Мадагаскар, первая половина девятнадцатого века, где представилась потрясающая возможность поизмываться над христианами. Ранавалуна Первая, прозванная «бешеной королевой» за то, что варила подданных в котлах. Она правила около восьмидесяти лет. Даже отдав концы, она продолжала убивать — во время ее похорон взорвался бочонок с порохом. Бешеная Королева унесла с собой еще несколько человек…

Альбину настолько понравилось на Мадагаскаре, что он с тем же именем — Ранавалуна — только с другим порядковым номером, Третья, задержался в правителях еще на довольно сакральное число лет — тридцать три года. Казни, голод, болезни — вот что новая правительница подарила своему народу. За время правления «Кровавой Мэри Мадагаскара» погибли несколько миллионов человек. А что еще было ждать от Жан-Жака де Бизанкура? Бельфегор и прочая адская братия были донельзя довольны.

Шло начало двадцатого столетия.

Но потом Бизанкуру осточертела жара.

— Россия, малыш, — намекнул Бельфегор. — Вот где намного холодней и всегда можно вдосталь хлебнуть кровушки.

И кровушки было предостаточно. Не стоит даже говорить, кем Жан-Жак-Альбин захотел стать в России начала двадцатого века. Его совершенно очаровал Григорий Распутин, которому сама фамилия словно диктовала, что ему надо делать.

Впоследствии секретарь Распутина писал о нем так: «Каким представляли себе Распутина современники? Как пьяного, грязного мужика, который проник в царскую семью, назначал и увольнял министров, епископов и генералов и целое десятилетие был героем петербургской скандальной хроники. К тому же еще дикие оргии в „Вилле Родэ“, похотливые танцы среди аристократических поклонниц, высокопоставленных приспешников и пьяных цыган, а одновременно непонятная власть над царем и его семьей, гипнотическая сила и вера в свое особое назначение. Это было все».

Но это было далеко не все. К тому времени Альбин уже и сам научился делать удивительные вещи почище канканов в «Вилле Родэ», поэтому и пишут до сих пор изумленные историки про смерть Григория Ефимовича, которого называли не иначе как «святым чертом». Будучи отравленным, получив несколько смертельных ранений, он умудрился еще и сесть в гробу, чем вызвал ужас на долгие годы у наблюдавших эту сцену… А Жан-Жак-Альбин, который именно этого и хотел, упивался собственными новыми возможностями. Теперь его влекло не количество смертей, а качество. Да и политика начала понемногу его развлекать. Как хорошо делать это не своими руками, а просто нашептать кому следует то, что надо.

Потом была Ильза Кох, «Бухенвальдская сука», супруга одного из комендантов концлагерей Майданек и Бухенвальд…

Кровь и крики, боль и страдания — всего этого было в избытке, и несколько лет Альбин виртуозно лавировал между смертями. Его не брали ни пуля, ни сабля — адские силы неукоснительно соблюдали договор.

Его боялись. Его проклинали. За ним тянулся широкий кровавый след…

…Вокруг по-прежнему витали легкие ароматы сандала и корицы.

— Иди наза-а-ад, малыш, ты слишком долго плаваешь в этом море воспоминаний, не утонуть бы тебе, — тихонько рассмеялась Белла, и приглушенно звякнули кубики льда в ее бокале с мохито. — Мы по-прежнему во Франции, и здесь тебя ожидает очередное дельце.

Бизанкур возвращался в свое время медленно и тягуче, словно ныряльщик сквозь толщу воды, с самого дна. Перед его затуманенным воспоминаниями взглядом все еще плавала пелена.