Олег Рой - Порог

— Вы сами виноваты, — прошептал он. — Здесь, среди мусорных куч, куда проще будет смешать его с прахом, из которого он вышел и куда его надлежит вернуть. Никакого терпения здесь быть не должно. И не будет… А теперь вперед, нужно еще его найти.

Собственно, сие было не так сложно в этом гадюшнике — все же не Нью-Йорк и даже не Майами.

Но все оказалось еще проще. Поистине, судьба была за него. Он, как гончая, шел по следу и видел по пути, фигурально выражаясь, то клок шерсти на ветке, то оброненный фантик.

— Эй, сучка Эбале, держи должок, сигаретку, — услышал он.

Камария, похожая на встрепанного тощего подростка в мешковатой тунике, сидела на пороге своего домишки, если так можно назвать это сооружение. Она держала на руках полугодовалого на вид, голого пацаненка и бессмысленно раскачивалась, глядя куда-то в пустоту. Не глядя, взяла она сигарету, которую ей протягивала смуглая рука. Рука принадлежала молодой стройной женщине с небрежным тюрбаном на голове, которая независимой и развязной походкой уже удалялась прочь. Враждебного в ее тоне не было ничего, а «сучками», видимо, она привыкла называть практически всех соседок и знакомых.

«Интересно, что так подкосило „сучку“ Камарию», — подумал Жан-Жак, приготовившись было к участливому тихому разговору, и уже присел было неподалеку на корточки.

Но он ошибался насчет предполагаемого тона и смысла их предстоящей беседы. Беседовать с ним никто не собирался.

— Поди на хрен, урод! — с ненавистью тихо плюнула в его сторону Камария, не переставая раскачиваться. — Он мне обещал тысячу долларов. И я их получу. А вы все подите НА ХРЕН!

Она возвысила голос почти до визга. Бизанкур вскочил от неожиданности и попятился. Камария все так же глазела куда-то в пространство. Жан-Жак присмотрелся. Ребенок на ее руках был явно живым, но подозрительно сонным и безучастным. «Он под наркотой. Так же, как и его мамаша», — неожиданно предположил Бизанкур и понял, что он прав.

Мозг его заработал со скоростью компьютера, сопоставляя прочитанное накануне. Безработица и нищета — особенно в этом районе. И… да, ведь он же читал, что они продают собственных детей! Но и предположить не мог, что судьба благосклонно подсунет ему эту возможность под самый нос. Как? Неужели ему везет НАСТОЛЬКО?!

— Кто тебе обещал тысячу баксов? — тихо, даже нежно, чтобы не спугнуть, прошелестел он.

— Поди на хрен, коп! — снова выплюнула Камария. — Я все равно его продам! Теперь все равно… Не твое дело. Не твое. Сучье. Дело. Даниэль. Даниэль. Даниэль…

Она неожиданно зарыдала. Ее полная нижняя губа тяжело опустилась, обнажая зубы, потянулась тягучая нить слюны. «Походу, безнадежна, — подумал Жан-Жак. — Принять меня за копа. Когда у меня вид нищего забулдыги. Или у них и копы здесь так выглядят? Или я слишком пристально на нее смотрел? Или она в принципе переобщалась с копами? „Даниэль“. Это ее муж и отец ребенка. Бросил он ее, что ли?.. Так, соображай, и быстро. Что-то происходит, я чувствую… Надо ускоряться…»

Он зашел за кособокую постройку и вышел оттуда миловидной девушкой, чьи светлые волосы были стянуты в конский хвост на макушке — типичный волонтер детского фонда ЮНИСЕФ, еще и с их голубенькой эмблемой на белой футболке. Пройдя немного вперед по улочке и стараясь не терять из виду Камарию, Жан-Жак де Бизанкур увидел полную и спокойную на вид женщину, развешивающую белье. За ее юбку цеплялся голый грязный карапуз.

«Меня сейчас стошнит, — подумал Бизанкур. — Держись, не раскисай…»

— Подскажите, пожалуйста, что случилось у Камарии? — мило улыбаясь губами белокурой волонтерши, спросил он.

— Да разве ваши не знают? — простодушно удивилась та.

— Нет, мы служба другого департамента, — лучезарно улыбнулась «блондинка». — Приходили из Координации гуманитарных вопросов.

Жан-Жак знал, что этого ответа будет достаточно.

— Третьего дня мужа этой дурехи, Даниэля, зарезали в драке, — флегматично и буднично, как будто не в первый раз, пояснила жительница трущоб.

Видимо, она была не прочь почесать языком. Не такой уж это был секрет, как тут вообще что-то можно удержать в секрете?

— Она совсем тетеха, Камария-то, — продолжала откровенничать толстуха, закинув себе на плечо то, что не успела развесить. — К жизни неприспособленная. То плачет, то орет как резаная, ругается, а толком ничего и не делает. Вот и подсела потихоньку на «синтетики», как сюда перебрались. От слабости. Перебрались, когда Даниэль разорился, и банки конкретно схватили его за задницу, а Камария уже была на четвертом месяце. Ему пришлось все продать, и бизнес за бесценок, и за дом они уже не могли выплачивать… А он ее все бодрил. Мол, все поправит. Кто ж теперь проверит, получилось бы у него или нет. Отсюда редко кто выбирается. Теперь и вовсе зарезали беднягу. Теперь банки за Камарию возьмутся. Но хорошо хоть, ребенку повезло, сегодня его заберут…

— Чуть-чуть поточнее… — улыбка «блондинки» стала еще более сияющей, а внутри Бизанкура истошно завизжала паника: «СКОРЕЕ!»

— Ну, какой-то там департамент по защите детей хотел забрать и заберет… Уж поскорее бы, — махнула рукой соседка Камарии. — Хоть живой останется. А ей все одно пропадать, нет у нее никого больше.

«Интересно, кто такой ушлый обещал этой глупой шлюхе тысячу баксов за ребенка? — Мысли его скакали шустрее чумных блох. — Может, и вправду соцзащита. А может, просто ею представились, как и я… Но как же эта пресловутая „охранная печать“?! Может, она действует, как и моя защита — ведь за столько лет со мной ничего страшного не произошло… И, будем надеяться, не произойдет… Деньги! Главное, что ее интересуют деньги…»

В этот момент отпрыск полной тетки разразился криками, наступив на что-то острое, и мать подхватила его на руки. Из ступни ребенка торчал осколок стекла, и кровь так и брызгала из нее.

— Да твою-то… — столь же флегматично буркнула толстуха и с ребенком на руках скрылась в своей постройке.

«Так. А теперь не тупи», — холодно сказал себе Бизанкур.

Он знал — его улыбка обезоруживает в любом обличье. Как любая улыбка, максимально искренняя. А он умел притворяться максимально искренним…

«Я все равно его продам», — шепотом повторил Бизанкур слова Камарии и быстро зашагал к ее дому, нацепив улыбку. На ходу он нашарил в сумочке пачку долларов и поспешно надорвал банковскую упаковку, краем глаза посматривая, не наблюдает ли за ним кто-нибудь из соседей, а их здесь толклось немало.

— Пусть сдохнет Абу. Пусть сдохнет. Пусть СДОХНЕТ! — невнятное бормотание Камарии сопровождали удары ее кулака по собственной коленке.

«Абу», — вспышкой отдалось в голове Жан-Жака, и он мгновенно понял, что она говорит о человеке, убившем ее мужа, Даниэля. Это, конечно, могло быть ошибкой. Но он рискнул.