Олег Рой - Порог

— Что сделал Абу? — прошептал Бизанкур, остановившись рядом с ней.

— Он убил Даниэля. Моего Даниэля. Как я буду без него…

Полные слез глаза Камарии вдруг уставились блондинке из ЮНИСЕФ прямо в лицо — она словно впервые увидела того человека, с кем разговаривала. Молодую женщину. Ее тон зажег в ней странную надежду. Тон был проникновенным, словно блондинка была тем человеком, который способен решить все проблемы Камарии, за короткое время потерявшей в жизни все, что держало ее на плаву. Она не очень умела справляться с трудностями, на это у нее был муж. Даже когда им было тяжело и голодно, он был уверен, что все исправимо и у него хватит на это сил. А Камария сдавалась и плыла по течению. Но теперь Даниэля не стало.

Бизанкур вдруг подумал, что, возможно, этот Абу и подсадил дуру Камарию на «синтетики», и у них с Даниэлем из-за наркоты как раз и могла быть стычка. Ведь сам Даниэль, судя по всему, ничем таким не баловался. Может, этот хренов Абу тут местный дилер… или сам торчок… Неважно. Нет, возможно, это просто его фантазии, но у всего должна быть логика.

— Абу сдохнет. Хочешь? — негромко спросил Жан-Жак и встретил осмысленный взгляд Камарии.

— Больше жизни хочу, — гневно прошипела та и снова стукнула себя кулаком по ноге. От тряски ребенок чуть не выскользнул из ее рук, хныкнул негромко и вновь затих. — Он убил Даниэля. Пусть сдохнет!

— Я дам тебе пять тысяч долларов. Пять, — улыбаясь, тихо, но внятно проговорил Жан-Жак, глядя на Камарию в упор. — Ты отдашь мне ребенка? И Абу сдохнет. Ведь ты этого хочешь?

— Хочу, чтобы сдох, — жалобно и доверчиво повторила она, словно просила подарка.

— А где Абу?

— Он там. — Она коротко выбросила руку по направлению к каким-то лачугам с синими крышами. — Все время полосатую… шапочку… носит…

Она вновь коротко зарыдала.

— Он был обдолбанный, — всхлипывая, пояснила она. — Он все время обдолбанный. Чтобы он сдох…

— Жизнь твоего ребенка здесь ничего не стоит, — печально сказала «волонтер». — Лучше ему быть там, где о нем должным образом позаботятся.

— Позаботятся, — повторила Камария Эбале и мучительно застонала. — Мне обещали за него тысячу долларов.

Снова слабый удар по собственной коленке.

«Тупая сука!» — про себя выругался Бизанкур.

— Ты отдашь мне ребенка? За пять тысяч долларов, — медленно повторил он, чтобы до нее, наконец, дошло.

— Пять? — Камария снова посмотрела на «блондинку» осмысленно.

— Пять.

— Я отдам тебе ребенка.

— Веришь, что с ним будет все хорошо?

— С ним будет все хорошо…

— Отдашь мне его три минуты жизни? И он будет счастлив.

— Я так устала… Отдам тебе три его минуты. — Она прерывисто вздохнула и вновь поперхнулась слезами. — Пусть только он будет счастлив.

— Будет. Отдай меньшее, получишь большее, — твердо сказал Жан-Жак. — Повтори. Это для твоего ребенка. Деньги — для тебя.

Он вытащил из сумочки деньги и развернул их веером перед собой.

— Отдай меньшее, получишь большее, — эхом повторила Камария, перестав терзать свое колено.

Бизанкур затаил дыхание — ведь именно эти слова он жаждал услышать и теперь не знал, возымут ли они должное действие.

Камария смотрела на деньги, потом ее взгляд снова сфокусировался на голубой эмблеме ЮНИСЕФ, украшавшей футболку «блондинки», и именно эта эмблема ее убедила. Она взяла деньги.

И тут же где-то послышалось эхо далекого раската, вслед за которым землю знакомо тряхнуло.

— Не может быть, — прошептал Бизанкур, поневоле улыбнувшись.

— Не может быть, — тупо повторила Камария, продолжая раскачиваться и прижимать к груди распотрошенную банковскую пачку, даже не понимая, что обнимает теперь деньги, а не ребенка. — Я так устала…

— Сейчас ты отдохнешь, — неопределенно пообещала девушка из ЮНИСЭФ.

Камария пребывала в каком-то своем мире, совершенно потерявшись от горя, и в голове ее, должно быть, путались воображаемые картины, смешиваясь с картиной реальности. Лицо ее было залито слезами.

И тут небо вдруг, знакомо дрогнув, извергло из себя потоки воды.

«Слезы — это всего лишь вода», — заметил про себя Жан-Жак, подхватив одной рукой одурманенного ребенка под мышку, а второй обнял Камарию, помогая ей встать.

— Иди в дом, — негромко сказала блондинка.

— В дом… — еле слышно повторила Камария, и глаза ее моргнули тяжело и сонно. — Я хочу спать.

Сопровождаемая Бизанкуром, она дошла под ливнем до своего ветхого диванчика и тяжело рухнула на него, неловко подвернув ногу. Жан-Жак сдернул висящее на крючке рваное полотенце и наскоро прикрыл Камарию, которая, бормоча, продолжала прижимать к себе деньги.

«Паноптикум, — подумал Бизанкур. — Хуже, чем в Средневековье».

Он изрядно вымок, однако… однако ему снова повезло. Он был везуч, как сам дьявол.

Ах, как бы хотелось Бизанкуру, чтобы смертью младенца можно было насладиться не спеша!

Но времени у него не было. Летать он не умел, становиться невидимкой тоже. А фигура молодой женщины, прижимающей к себе ребенка и убегающей под дождем, была бы слишком приметной мишенью для множества глаз, если бы он захотел унести Бапото с собой и повеселиться с ним должным образом — так, как он любил… Поэтому все произошло быстро, слишком быстро для нечестивых помыслов Бизанкура. Шейка младенца была слишком хрупкой… И любой, кто додумался бы высунуть нос в такую странную непогоду и сунуть его в полумрак лачуги, увидел бы на диванчике мирно спящих женщину и ребенка.

«Все же, что за странные игры у этих, с позволения сказать, воинов света? — думал Жан-Жак, отплевываясь водой и пытаясь покинуть трущобы в обличье неприметного чернокожего парнишки в больших, не по размеру, пластиковых тапках. — Позволять рождаться апостолам в семьях тех, кому он там на хрен не нужен… И так паршиво их охранять».

Конечно, Камария проснется. И, конечно, проснувшись, она поймет, что натворила. Возможно, даже подумает, что каким-то образом она сама убила своего ребенка. Но что будет с ней самой, Бизанкуру было уже абсолютно все равно. И если кто-то из ЮНИСЕФ и спешил сейчас на помощь маленькому Бапото — да пусть даже кто-нибудь из Светлых собственной персоной! — он опоздал. Поистине, добро столь слабо, что ему не место здесь, в этой юдоли греха, где только что не стало добродетели Терпения…

Какой же он везунчик! Если вдуматься, это просто невероятно. Даже ограбление банка и то кажется замороченным по сравнению с его нынешним предприятием.

Нет, подумать только! Охранные печати, разные страны, разные обычаи и совершенно разные по характеру люди. И у каждого — У КАЖДОГО — своя червоточина. Прав Бельфегор, правы остальные его темные покровители. Слаб человек и грешен, и каждого из них можно подцепить на тот или иной крючок. А так называемые добродетели — это просто хорошо замаскированные слабости.