Виктор Точинов - Темные игры – 3 (сборник)

Лелеемая с отрочества страсть к цветам проявилась у Ерофеича странно. Приняв букет, он не сделал попытки развернуть даже наружную обертку из вощеной бумаги, не говоря уж о внутренней, нарядной, сделанной из тончайшего станиоля с вытесненными пасхальными ангелочками. Взвесил букет на руке, тут же протянул обратно и как-то разом потерял интерес к разговору.

— На именины чьи-то собрался? — спросил урядник и по тону чувствовалось, что задан вопрос для проформы.

Да и не стал Ерофеич ждать ответа, махнул рукой:

— Иди уж, заболтал я тебя, опаздываешь небось...

Николаша, довольный, что избавился от интереса полицейской держиморды, ответил чистую правду:

— Свататься иду.

Даже матери он не сказал, куда и зачем собрался, выдумал застолье у приятеля, — а тут как само вылетело. Впрочем, мать была женщиной старых правил: да как же можно свататься на страстной неделе? Приличные люди осенью сватаются, на Покров лучше всего. И самому зазорно идти, дело это с понятием обставить надо, — нарядные сваты на тройке с бубенцами, подарки родителям невесты, дурацкие старинные шуточки-прибауточки: у вас, мол, товар, у нас купец... Николаша, взиравший на материнские понятия о жизни с легкой снисходительностью, считать Ульяну товаром был не настроен категорически. И Покрова ждать не собирался, особенно после того, что произошло между ними в последний день масленичной недели... А что, если... В общем, откладывать не стоило, и матери сообщать о задуманном тоже.

А урядник... Ну вырвалось и вырвалось, тому и не интересно вовсе...

— Дело доброе... — сказал Ерофеич с полнейшим равнодушием. — Ну, бывай, успешного сватовства тебе...

Николаша с облегчением распрощался, и развернулся, и шагнул было, когда урядник запоздало спросил в спину:

— К кому присвататься-то решил? — И опять-таки ясно было по тону вопроса, что ответ не интересен ни в малейшей мере.

— К Ульяне Грубиной, это дочь... — начал отвечать Николаша на ходу, поворотя голову вполоборота.

— А ну-ка постой! — Голос урядника вновь стал тем же приказным и жестким, что и поначалу.

Ну что теперь-то? Николаша обернулся.

Глаз урядника уставился со странным выражением, словно владелец его и сам не понимал толком, зачем остановил парня.

Молчание затягивалось. Николаша начал злиться.

— Присядем-ка... — кивнул наконец урядник на невысокий штабель бревен, сложенных у караваевского забора в видах грядущего ремонта. — В ногах правды нет.

— Я вообще-то спешу...

— Успеешь. Кое-что тебе узнать не помешает о семье невесты... Родители твои в те времена здесь не жили, да и никто почти из нынешних... Лес тут стоял самый натуральный, — урядник широко повел рукой окрест, — только вон там, ближе к станции, дома имелись... Так что никто, кроме меня, тебе ту историю не расскажет. Садись и слушай.

Кандидат в женихи мигом раздумал спешить. Грубины жили закрыто, тесной дружбы ни с кем не водили, и будущий зять знал об их семейном укладе в основном то, что рассказывала Ульяна. Совсем не повредит узнать что-то новое о своем потенциальном тесте накануне ответственного разговора.

Урядник плюхнулся на бревно. Николаша подозрительно посмотрел на круглящийся сосновый бок, — вроде бы весеннее солнышко просушило древесину — и решил не рисковать: вынул носовой платок, аккуратно его расстелил и уселся с осторожностью, предварительно поддернув брюки. Ерофеич хмыкнул, глядя на эти манипуляции, но никак комментировать не стал. Он вообще, похоже, не знал толком, с чего начать обещанный разговор. Кивнул на букет, теперь лежавший на бревнах:

— Ты не обижайся, паря, за цветы-то... Третьего дня в участок сводка пришла: в Херсоне один... тоже студент, из приличных... на крестном ходе к губернатору подобраться пытался, и тоже с букетом, понимаешь... Хорошо хоть агенты (это слово Ерофеич произнес с ударением на первом слоге) из внешнего оцепления его... В общем, бомба в букете том оказалась. Самого в клочки, двоих агентов в клочки, еще пятерых, кто рядом был, поранило да контузило... — Он говорил так, слово сам ничуть не интересовался историей незадачливого херсонского бомбиста, да и собеседника увлечь ею не рассчитывал, словно одновременно со словами размышлял совсем о ином.

Затем резко, на полуслове, сменил тему:

— О матери своей Ульяна что тебе говорила?

— Да ничего почти... — удивленно протянул Николаша. — Не помнит мать она. Та умерла, когда Уля совсем крохой была... С отцом росла.

— Может и умерла... — с непонятным выражением произнес Ерофеич. — Да только никто ее мертвой не видел. И на погосте нашем такой могилки нет.

— Но...

— Помолчи, паря. И меня послушай. А потом сам решать будешь, родниться тебе с этим семейством или нет.

Так вот... В тот год, понимаешь, только-только лес наверху начали вырубать под дачи... Снизу, от станции, рубили, а вот здесь, где сидим мы сейчас, бабы наши еще ягоды да грибы собирали... Они-то ее и нашли, Матрена Крутикова и с ней... эх, вылетело имя с памяти... Но не суть, главное, — нашли. Кого, кого... да не Ульяну твою, сам понимаешь, той истории уж с четверть века будет, как бы и не поболее... Мать ее нашли... в смысле, будущую. Бруснику собирали, глядь: лежит на кочке. В беспамятстве лежит, и голышом, ну даже ни самомалейшей тряпицы на ней нет, чтоб срам прикрыть, и рядом с ней нет... Но живая, дышит.

А на вид лет четырнадцать было, титьки только-только нарастать начали, уже не девчонка, еще не барышня... Да, да, именно что барышня — руки ее посмотрел, сразу видно: крестьянской работы не знала. И вообще тонкая кость, породистая... Меня ведь туда, на полянку, первым делом вызвали, раньше доктора даже поспел... Ну, думаю, беда, какую-то городскую с нижних дач снасильничали, да в лесу бросили, а она в беспамятство от таких дел впала... И если из важных птиц ее родители случатся, тут мало никому не станет, а мне первее всех: спорют лычки, да и законопатят рядовым стражником, куда Макар телят не гонял... Но все не так просто обернулось. Доктор в околотке осмотрел — нет, говорит, не насильничал никто, не изгалялся над девчонкой. И с дач господских никто не пропадал, и от поездов не отставал, и из Питера розыскных листов на пропавших подходящего возраста не приходило...

Пока доискивались, кто она есть, девчонка в себя пришла... Да проку мало с того оказалось: не по-нашенски говорила... и не по-чухонски, я ихнюю речь разумею... И не токма я, людей тут много по лету отдыхает, в науках и в прочем сведущих, — так и они не поняли, о чем девчонка толкует, даже не опознали, каких краев-земель речь у нее... А слова и впрямь странно очень произносила... сейчас и не вспомню ни одного, но как-то вот не по-людски все звучало...

Ну и куда ж ее такую? В околотке держать невместно, поправилась... Стали бумаги в сиротский приют оформлять. Да не успели, по-иному все вывернулось.