Виктор Точинов - Темные игры – 3 (сборник)

— Нет, — сказал хозяин, на часы он теперь смотрел, не отрываясь. — Я всего лишь хочу, чтобы вы открыли окно.

— Зачем?

— Открой окно!!!

Журналист не успел ни выполнить приказ, ни возмутиться им и отказаться... Донесшийся с улицы звук услышали оба.

— Это... это... — растерянно начал журналист и не смог продолжить.

— Подойди к секретеру. Быстрее, черт возьми! Времени мало, теперь она открывает дверь сама... Нажимай, слева и справа, сантиметрах в десяти от краев. Да нет, выше... Вот так. Обойма в нем пустая, возьми заряженную... Да вставляй же!! Слышишь — топает!

Магазин с металлическим лязгом встал в рукоять. Тяжелые неторопливые шаги сотрясали лестницу.

— Это такая шутка? Или предупреждение — не совать нос в чужие дела?

— Целься ниже, — холодно посоветовал хозяин.

— Не смешно...

Из-за двери послышался звук — словно что-то мягко упало с небольшой высоты... Или кто-то небольшой мягко спрыгнул.

— Постарайся первым делом попасть в кота, одной пули ему хватает, но угодить трудно, прыгучий.

— Постараюсь... — обреченно произнес журналист.

— В нее все остальные, она медлительная, но упорная, привыкла добиваться своего. Постарайся...

Он не договорил — дверь начала открываться.

— ...совершенно недопустимо: «парадокс убитого дедушки» выглядел свежо и оригинально в 1943 году, когда о нем впервые написал Рене Баржевель. Сейчас что-то сочинять на эту тему — дурной тон.

— Но почему? — раздается голос с места, откуда-то из задних рядов. — Ведь любую затертую тему можно повернуть как-то по-новому... Исхитриться и придумать такое решение парадокса, какое никто не придумывал до тебя?

— У этого парадокса нет решений. Вернее, есть единственное, не противоречащее логике: полное исчезновение пространственно-временного континуума, где произошло убийство предка. Да только кому будет интересно читать о таком?

Эти сны он видел много лет — иногда они снились несколько ночей подряд, иногда пропадали на годы, но всякий раз возвращались. Везде: и во Флоренции, и в Милане, и позже, во Франции, — смыкая веки, он время от времени попадал в неведомый мир... Вернее, в мир, постепенно ставший знакомым и даже привычным, хоть и богатым на всевозможные чудеса и диковины.

Сны не повторялись под копирку, но общая деталь присутствовала всегда: он был в своих сновидениях невидимым и бесплотным гостем, не замечаемым никем из многочисленных людей, их населявших... Он мог передвигаться в этих сновидениях свободно, попадал, куда хотел, — но лишь находясь вовне зданий, стены и даже двери стали неодолимой преградой, он не мог попасть в библиотеки и прочие хранилища знаний, хотя очень туда стремился... А еще он не мог что-либо взять в руки, или как-то еще воздействовать на предметы и сущности иллюзорного мира... Словно он сам, а не Иоанн Богослов получил повеление: «Иди и смотри!», — смотри, но руками не трогай...

И он ходил. И смотрел.

Он смотрел на громадные многоэтажные дома, наполненные самыми разными чудесами, казавшимися поначалу колдовскими, но, без сомнения, имевшими в основе своей инженерные решения, подсказанные развитой до невиданных пределов наукой. Дома зачастую размерами превышали палаццо Питти, но жили в них не здешние патриции или нобили (предпочитавшие в большинстве своем относительно небольшие загородные виллы), а самые заурядные горожане.

Смотрел на самодвижущиеся повозки, во множестве заполнявшие необычайно широкие и просторные улицы, — города тут не знали привычной ему тесноты и скученности, не задыхались в удавках крепостных стен. Поначалу он решил, что мир его снов давно и навсегда позабыл о войнах, однако со временем убедился, что это не так, — но даже самые высокие стены и самые глубокие рвы не спасут от чудовищных средств истребления, придуманных насельниками этого мира...

Самоходные повозки самых разных видов изумляли, равно как и огромные стальные корабли, движущиеся сами собой, без помощи парусов либо весел. Однако сильнее всего поражали воображение многочисленные аппараты, придуманные для покорения воздушной стихии. Одни были громадными, превышали размерами «Буцентавр», знаменитую галеру венецианских дожей, — они могли поднять в небеса больше грузов и пассажиров, чем две или галеры разом, но внутреннее их устройство оставалось загадкой... Самые же простые были устроены не сложно: легкие каркасы, обтянутые плотной тканью, — и напоминали те рисунки, что встречаются в трактатах мыслителей, объяснявших возможность и реальность полета Икара и Дедала... Случалось, что одержимые мечтой о небе люди и в его мире пытались создавать такие крылья, — по наброскам из трактатов, либо по собственным чертежам, а то без таковых, — и разбивались, и калечились, прыгая с обрывов и колоколен... Здешние же крылья мало напоминали птичьи, но действительно были способны к полету, хоть и использовались в основном для развлечения...

Он ходил. Он смотрел. Он старался все запомнить... Не совсем все, разумеется, — лишь то, что мог понять и хоть как-то объяснить на основе своих знаний о природе вещей и процессов.

Проснувшись же, он немедленно хватался за карандаш или перо, делал торопливые наброски, писал коротенькие комментарии едва читаемой скорописью: спешил, сновидения быстро подергивались туманом забвения, — хотя, оказавшись в очередной раз в иллюзорном мире, он прекрасно помнил все свои прошлые посещения...

Рим, Пьяцца-дель-пополо, Музей Леонардо да Винчи.

Экскурсия оказалась скучной, хотя Максим подозревал: владей он итальянским, мог бы получить от нее иное, лучшее впечатление. Экскурсовод говорил хорошо поставленным глубоким баритоном, делал артистические паузы, — но слушать, как гнусаво тараторит следом за ним переводчик, было невозможно. К тому же перевод казался урезанным, сокращенным, — и, вполне возможно, под сокращение попали как раз какие-то живые подробности, сообщаемые экскурсоводом сверх скучного официоза.

Да и экспонаты, честно говоря, не впечатляли... Ну да, создали, например, современные энтузиасты по эскизам Леонардо да Винчи планер, действительно способный летать. Доработали чертежи в соответствии с наукой аэродинамикой, Леонардо неизвестной, использовали новейшие материалы с технологиями, — и создали, и даже разок взлетели... А толку-то? Дельтопланы, в создании которых давний гений никак не участвовал, летают гораздо лучше. С парашютом та же история — кому нужна эта не складывающаяся махина.

Никитка переводчика почти не слушал. То забегал вперед, разглядывая экспонаты, очередь до которых не дошла, то возвращался назад, к уже осмотренным... Он тоже казался разочарованным, негромко пожаловался отцу: