Виктор Точинов - Темные игры – 3 (сборник)

Ошибся — женщины продолжили деловую беседу, равнодушно глядя и сквозь старика, абсолютно их не интересующего, и сквозь его футляр.

«Они его попросту не видят...», — догадался Владимир Алексеевич. Стоило ожидать... И не только для двух попутчиц невидима эта вещь, иначе роскошный аналог конверта не дождался бы адресата на набережной Москвы-реки. Хоть встречи традиционно происходили на рассвете, но берег теперь не столь пустынный, как семьдесят пять лет назад, когда каменной набережной не было и в помине, а к воде спускались густо растущие ивовые кусты.

Склон берега густо порос ивовыми кустами, был крутым и обрывистым.

Дальше дно реки понижалось столь же круто: в паре метров от береговой линии глубина уже «с ручками», — и оттого здесь никогда не купались малыши, любящие поплескаться на мелководье.

А ребята постарше выбирались сюда небольшой компанией тайком, родительским запретам вопреки. Поблизости не было других мест, где можно так же лихо нырнуть с обрыва «ласточкой».

Сегодня он пришел на берег в одиночестве, и не вечером, когда вода самая теплая, — ранним утром.

Иначе не успеть...

Так уж сложилось, что на этот день пришлись сразу два важных события: последний перед каникулами школьный экзамен, а после него переезд на новую квартиру... И подводную пещеру надо отыскать сегодня и сейчас, либо убедиться в ее отсутствии. Потом, переехав, будет не с руки тащиться сюда, на окраину, с Трехпрудного, — для того всего лишь, чтобы искупаться...

Дело в том, что ныряли-то здесь многие, но до самого дна умел донырнуть один лишь Микешка Кузнецов с их двора.

Доныривал, и поднимал наверх в качестве доказательства куски илистой донной глины, и рассказывал, что имеется на дне нора, огромная, настоящая пещера, — и живет в той пещере сомище невиданных размеров. Микешка якобы в ту нору-пещеру однажды неосторожно сунулся, да чуть там не остался, едва выдрал ногу из пасти прожорливого усатого хищника...

В подтверждение рассказа Микешка показывал всем поцарапанную лодыжку, пока та не зажила. Ссадины на ней виднелись неглубокие, этак где угодно расцарапаться можно, но желающих нырнуть и проверить не находилось.

Вернее, один нашелся: Волька Костыльков.

(Его в те времена еще никто не звал Владимиром Алексеевичем, разве что изредка отец, когда затевал серьезный разговор по поводу полученной двойки или другой провинности.)

Он Микешке не верил. Потому что сам отлично плавал и изрядно нырял, даже стал чемпионом своей смены в пионерском лагере, — но здесь, у поросшего кустами обрыва, так ни разу и не сумел добраться до дна.

Волька подозревал, что и Микешка не добирался, а куски глины выковыривал из обрыва на значительно меньшей глубине.

Вслух такие обвинения он не выдвигал — еще решат, что завидует, что не может смириться с утерянными лаврами рекордсмена двора и окрестностей... Но для себя надо было проверить и понять: действительно ли он стал вторым в деле, где долго был первым? Надо ли упорно тренироваться, чтобы побить рекорд? Или же плюнуть и позабыть, потому что рекорд фальшивый?

Спустившись вниз, к воде, Волька полностью разделся, даже трусы снял. Стесняться некого, а с реки путь его лежал на экзамен по географии — как-то не очень здорово с мокрыми трусами в кармане отвечать у большой, во всю стену, карты.

Вода оказалась ледяной. Это стало неприятным сюрпризом для Вольки. Ночи в последнее время стояли теплые, а дни так попросту жаркие. Он надеялся, что вода в реке прогрелась хорошо. И что за ночь не остынет...

Остыла. Или не прогрелась... Волька нерешительно шагнул в реку: один крохотный шажочек, — и уже по колено.

О-о-о-о-о-х!!! Еще холоднее, чем показалась сначала!

Желание ставить рекорды скукожилось и покрылось мурашками, совсем как кожа на Волькиных ногах. Другой раз как-нибудь, в июле... Ничего, приедет ради такого дела с Трехпрудного.

Он решительно развернулся и...

Наверху, на обрыве, раздался ехидный девчоночий смех.

От неожиданности нога скользнула по мокрой глине. Волька навзничь шлепнулся в реку — с плеском, с брызгами во все стороны. Он успел рассмотреть хихикавшую девчонку, и ладно бы та была посторонней и незнакомой, тоже неприятно, но пережить можно.

Так ведь нет, над обрывом стояла Тося Соловейчик, девчонка с их двора и из их класса. Весьма симпатичная, по мнению Вольки, девчонка. В руке Тося держала свернутый кольцами поводок, наверняка выгуливала своего беспородного Рекса... И застукала голого Вольку, и разглядела со всех сторон. Во всей красе. Стыдобища...

От стыда подальше он нырнул и погружался все глубже. Холода теперь Волька не замечал. Хотелось не выныривать вообще... Или хотя бы просидеть под водой так долго, чтобы Тоська убралась с обрыва.

Стыд и злость на себя гнали его вниз. И, наверное, оказались посильнее любого желания поставить рекорд либо побить чужой.

Видимость была никудышная, дно Волька раньше почувствовал руками, чем увидел. Изумился: неужели? Вроде и воздух еще оставался, и не впивались в легкие раскаленные иглы, требуя немедленно поворачивать обратно, к поверхности. Действительно, дно. Не какой-нибудь подводный выступ обрыва, он немного проплыл вдоль него, проверил... Дно.

Никакой норы-пещеры с живущим в ней громадным сомом Волька не обнаружил, да и не было ее, небось, врал все Микешка.

Собравшись уже вынырнуть, Волька вдруг нащупал на дне непонятный продолговатый предмет. Схватился за него, не без труда вырвал из цепких объятий донного грунта, — и наверх, скорее наверх!

У-ф-ф-ф-ф... Солнце... воздух... и никакой Тоси на обрыве. Ушла, не стала дожидаться, или подумала, что он под водой махнул к дальним кустам.

Волька дрожал, зубы непроизвольно выбивали дробь. Но, едва натянув трусы, он проигнорировал прочую одежду и первым делом начал отчищать находку от ила, водорослей и ракушечника.

Вскоре он держал в руках глиняный сосуд — кувшинчик с ручкой, или бутылку очень необычной формы с длинным горлышком... Только горлышко это не заканчивалось отверстием и пробкой, оно изгибалось и сбоку вновь уходило в сосуд. А воронкообразное отверстие вообще оказалось на донце. И было замазано или запечатано чем-то вроде сургуча с оттиснутыми на нем непонятными знаками...

Странная, очень странная посудина... Явно предназначенная не для хранения воды или другой жидкости.

Однако, судя по весу, внутри была вовсе не вода. И не какая-то иная жидкость, скорее...

«Клад! — обмер Волька. — Старинный клад с золотыми монетами!»

Ифриты-телохранители уставились на Владимира Алексеевича пустыми, без зрачков, радужками. Затем синхронно сделали по шагу в стороны, один вправо, другой влево, — путь стал свободен.