Виктор Точинов - Темные игры – 3 (сборник)

В следующую июньскую ночь у вождя и гения всех времен и народов приключилось знаменитое «дыхание Чейни-Стокса», известно чем завершившиеся...

Отец вернулся спустя три месяца, по амнистии, — исхудавший, лишившийся нескольких зубов, но живой. Володя восстановился в институте и в двадцать семь лет наконец защитил диплом по специальности «Судовые энергетические установки»...

Год спустя отца полностью реабилитировали, как и прочих фигурантов «ленинградского дела». Вот только до реабилитации Алексей Костыльков не дожил... Рак, заполученный еще в Норильске. Мать пережила мужа на два года, и в день ее похорон Володя заподозрил: что-то он сделал неправильно... Не того и не так пожелал.

Чуть позже, когда тучи над страной сгущались и мир неудержимо катился в пропасть новой войны, подозрение переросло в уверенность: все сделано не так, не для себя и не для своей семьи надо было желать... Как бы тяжело, как бы трудно ни приходилось в жизни, — не для себя.

В шестьдесят шестом они с джинном, не сговариваясь, встретились поодаль от реки и обугленных развалин моста. Подходить к воде не хотелось, поговаривали, что радиоактивность ее зашкаливает... Возможно, то были пустые слухи: продажу радиометров населению запретили, за нелегальную торговлю ими строго наказывали, официальным же сообщениям об уровнях радиации в разных районах Москвы никто не верил...

Маришка страдала лейкемией, развившейся после лучевки третьей степени, и врачи ничего утешительного не обещали. Левый рукав костюма Владимира был пуст — рука осталась под турецким Измиром, где вместе с транспортными кораблями сгорела Краснознаменная отдельная имени маршала Берии бригада морской пехоты, накрытая залпом «Матадоров».

Ни для себя, ни для сестры он не стал ничего желать. Попросил для всех, для всей страны, — сделать так, чтобы этот ужас никогда не состоялся...

...Потом он несколько лет жил с разодранной надвое памятью. Ходил по цветущей, сияющей, солнечной Москве — а перед внутренним взором стояли почерневшие радиоактивные руины. Говорил с людьми — с живыми, улыбающимися — которых сам хоронил. Ампутированная и вновь оказавшаяся на месте рука болела по ночам нестерпимо.

Он был единственным человеком в мире, кто помнил ВСЁ. И всерьез подозревал, что не выдержит раздвоения памяти, что закончит дни в психушке, но считал такую цену вполне приемлемой... Обошлось, постепенно второй слой воспоминаний сгладился, поблек, — отмененный его желанием кошмар вспоминался словно просмотренный когда-то фильм или давненько читанная книга...

Что пожелать в семьдесят восьмом,он не знал. Не мог придумать. Возможно, подсознательно боялся все испортить... Жизнь не казалось идеальной, но, как известно, лучшее враг хорошего. Со страной все в порядке,с семьей тоже, младшая дочь готовится порадовать внуком... Что тут еще желать? Мира во всем мире? Так и без того вроде мир...

Наверное, он пришел бы на берег в тот раз вообще без желания... Просто повидаться с Хоттабычем. Но случайно, на юбилейной встречеих поредевшего класса,узнал о судьбе Тоси Соловейчик. Оказывается,та до сих пор страдала от потери памяти. Врачи не находили никаких патологий и беспомощно разводили руками: с утра женщина узнавала, кто она такая и как ее зовут, жадно впитывала информацию до вечера, — а назавтра вновь не помнила ничего.

Владимир Алексеевич похолодел... «Пусть она забудет все и навсегда!»— попросил пионер Волька джинна перед достопамятным экзаменом по географии, а затем произошло столько всего, что он и сам напрочь позабыл про Тосю...Четвертое желание он излагал с чувством жгучего стыда.

Зато перед пятой встречей возникла обратная проблема:хотелось пожелать слишком многого, он не знал, что выбрать. И как выбрать, чтобы не навредить,— не знал тоже... На шестом году «перестройки» хотелось одного: чтобы отпала приставка «пере-», чтобы начали наконец строить, а не плодить раздрай и бардак... Чтобы появилось хоть что-то из того, о чем лишь болтают с трибун и экранов. Демократия вместо «дальнейшей демократизации». Свободный рынок вместо бесконечных дискуссий о нем. Чтобы исчезли чертовы талоны, и чертов дефицит всего и вся, и чертовы спецраспределители, — чтобы можно было прийти в магазин и там лежало все, что ты хочешь купить...

Примерно в таких выражениях он и сформулировал свое пятое желание... И не понял печальной улыбки Гассана Абдуррахмана (выгляделджинн уже младшесвоего спасителя, называть его Хоттабычем язык не поворачивался).

Сбылось все... Уже через год он схватилс яза голову в ужасе от того, что натворил.

Над шестой попыткой Владимир Алексеевич размышлял почти десять лет... Чем еще заняться пенсионеру в стране, где все — не для него?

Обнулить желание и вернуться в бардак девяностого года не хотелось.И не хотелось наломать еще больших дров необдуманными попытками исправить сделанное...

На ту встречу джинн прикатил не один. Целый кортеж роскошных иномарок: обслуга, охрана, прилизанный секретарь-референт... Видно было, что в новой жизни Гассан Абдуррахман чувствует себя, как рыба в воде.

У Владимира Алексеевича мелькнуло смутное подозрение: джинн исподволь, чужими желаниями, потихоньку превращает чуждую ему страну в нечто привычное для себя... Вернулась частная собственность, а беломраморные дворцы с фонтанами в личном пользовании, казавшиеся дикостью в Москве тридцать девятого года, никого теперь не шокируют...Этак и до чернокожих невольников дело дойдет...

И второе подозрение появилось у него. Не смутное, вполне конкретное: джинн все-таки нарушил клятву и пользуется волшебством для себя. Больно уж тот преуспел в новые времена, на личных талантах редко кто поднимается выше средней руки бизнесмена. А уж с понятиями о коммерции четырехтысячелетней давности...

Второе подозрение он высказал в лицо. Джинн весело рассмеялся.

— Возможно, ты позабыл, о драгоценнейший, что Гассан Абдуррахманибн ибн Хоттаб — владыка телохранителей из джиннов, и число моего войска — семьдесят два племени, а число бойцов каждого племени — семьдесят две тысячи, и каждый из тысячи властвует над тысячей маридов, и каждый марид властвует над тысячей гулов, а каждый гул властвует над тысячей шайтанов, а каждый шайтан властвует над тысячей ифритов, и все они покорны мне и не могут меня ослушаться!.. А еще заметь, о дражайший Волька ибн Алеша, что никто из моих слуг не обещали и не клялся не применять волшебство. Однако не будем отклоняться, о драгоценнейший, от причины и повода нашей встречи — я с нетерпением жду, когда прозвучит новое твое желание и недостойный сможет его исполнить.

— Я желаю, чтобы Россия снова стала великой. И все. Больше ничего.