Виктор Точинов - Темные игры – 3 (сборник)

— Да, да, Гараев, — говорил Нахмансон, — очень талантливый молодой человек, очень... Я ведь всерьез предлагал ему поступать в ГИТИС, к Раевскому. Никогда не поздно изменить свою жизнь, говорил я ему, а там сейчас подобралось очень талантливое поколение, очень... Вы ведь видели последний спектакль студентов-гитисовцев? Его ставил...

— Давайте вернемся к Гараеву, — прервал худрука Вася. — Он давно появился в вашей драмстудии?

— Недавно, буквально в начале лета... Он ведь приезжий... из Ташкента, кажется, и здесь в длительной командировке. Я не хотел его принимать, план спектаклей был уже утвержден, все роли расписаны. У нас ведь сезон не совсем обычный, летний, главные зрители — отдыхающие, дачники, и поэтому...

— Подождите. Вы не хотели его брать в труппу, но все-таки взяли. Почему?

— Ну-у-у... Он сумел меня убедить, Георгий вообще имеет незаурядный талант убеждения. Видели бы вы, как он общался с Ферапонтовым, это наш...

— Стоп, стоп. Сумел убедить в чем? Если все роли все равно были расписаны?

— Сказал, что сумеет сыграть старика-партизана, только эта роль оставалась свободной, я хотел пригласить на нее кого-то из наших пенсионеров. Вы знаете, актеры-любители плохо умеют играть стариков, как им ни рисуй гримом морщины, как ни приклеивай седые бороды... Пластика движений другая, не старческая.

— А Георгий Гараев сумел-таки?

— Да... Он пришел ко мне в костюме и гриме, и мне показалось поначалу, что это его отец или дед. Лицо словно постарело лет на сорок, и движения соответствующие, и голос вроде бы и тот же, но со старческими нотками. Именно тогда я впервые подумал о ГИТИСе, и, знаете...

Вася привычно перебил, вспомнив об интересе Яновского:

— Он гримировался здесь, в клубе?

— Нет, нет... Георгий отказался от услуг наших костюмеров и гримера. Сказал, что все будет делать сам. Честно говоря, наш гример Ильичев и не сумел бы наложить такой талантливый грим, там ведь не на один час работы... Георгий всегда приходил на репетиции в костюме и гриме.

Вопрос, заинтересовавший Яновского, разрешился. Но взамен появился другой, и Вася его немедленно задал:

— А где Гараев научился так талантливо гримироваться, вы не интересовались?

— Спрашивал... Он сказал, что в Ташкенте... или откуда он там приехал... участвовал в самодеятельности, причем тоже играл старика, и хорошо знает, как накладывается подобный грим.

Больше ничего интересного вытянуть из Нахмансона не удалось, кроме расписания репетиций — разыскиваемый ходил на них аккуратно и без опозданий, пропустив лишь последнюю. Об оружии, хранившемся у Георгия Гараева, — о сабле и револьвере, — худрук ничего не знал, с его племянником, Тимуром, не встречался. О резне в старой часовне, разумеется, слышал (слухи бродили по поселку, обрастая самыми фантастическими подробностями), но слышал из вторых-третьих уст...

— А теперь помолчите, — без обиняков прервал худрука Вася. — Мне надо оформить ваши показания протоколом.

Пока «вечное перо» бойко бегало по бланку протокола, Нахмансон вел себя неспокойно. Ерзал на стуле, не знал, куда деть руки, и мимикой изображал какие-то сомнения и терзания. Наконец не выдержал и сказал:

— Знаете, мне не раз приходила на репетициях мысль... глупая, конечно, невозможная... но мне постоянно казалось, что Георгий не гримируется стариком. Что он при нашей первой встрече каким-то образом загримировался под молодого человека.

Разумеется, Вася не стал вносить в протокол эту глупую и невозможную худруковскую мысль.

Когда он вышел из клуба, старичка-расклейщика возле тумбы не было. Остался лишь наклеенный им поверх афиши плакат: женщина с суровым лицом призывно поднимала руку и вставал за ее спиной лес штыков — красных, словно бы уже обагренных кровью.

К даче сестер Александровых он опоздал почти на двадцать минут против условленного срока, но все равно пришлось дожидаться Яновского.

Наконец подкатила «эмка». Капитан распахнул дверцу, сделал приглашающий жест. Судя по лицу, пребывал он в глубокой задумчивости. Вася коротко доложил о походе в клуб, а про сведения, добытые старшим коллегой на заводе, ничего не спросил. Посчитает нужным сообщить — расскажет сам, а вопросы задавать бесполезно.

Яновский отмалчиваться не стал.

— Командировочного удостоверение Гараева-старшего в заводоуправлении нет. И командировочного предписания нет. И вообще ни единой бумажки нет, свидетельствующей, что он действительно прибыл сюда в командировку по обмену опытом. Зато имеется приказ от шестнадцатого мая о приеме на временную работу...

— Да как же они на оборонный завод не пойми кого приняли? — изумился Вася. — Надо задерживать. Это в лучшем случае преступная халатность, а в худшем...

— Некого задерживать. Замдиректора по кадрам, поговоривший с Гараевым и подписавший приказ, через неделю погиб. Любопытное совпадение, а?

— Да уж...

— А погиб еще любопытнее. Пошел в лес набрать сморчков — и был задран волком. Представь?

— Ну... вообще-то, случается...

Вася в детские годы каждое лето проводил в деревне у деда, в глухом углу Новгородчины, а там и не такое случалось.

— Случается, — согласился Яновский. — Да только не в сотне верст от Москвы, здесь последних волков еще в прошлом веке перебили.

— Собака? Та самая алабайка? — осторожно предположил Вася.

— Возможно... Когда отыщем их, можно будет, конечно, эксгумировать тело и сравнить укусы с зубами псины. Да только какой смысл? То дело закрыто, пристрелить собаку — и конец истории. Ты посмотри лучше, какая автобиография подшита в личном деле Гараева. Крайне любопытственный документик.

Вася открыл протянутую ему тоненькую папку личного дела. Документов там имелось всего три: анкета (отчего-то без фотографии), копия приказа о приеме на работу и та самая автобиография. Сержант смотрел недоуменно на страницу, покрытую какими-то тарабарскими закорючками, затем перевернул, но оборот оказался чистым. Снова осмотрел текст, не понимая, шифр перед ним или результат розыгрыша Гараева, пошутившего над отделом кадров. Сколько ни рассматривал, но никакого смысла в знаках, начертанных синим карандашом, не обнаружил. Лишь сообразил, что три кружка, сгруппированные в треугольник внизу страницы, очевидно, заменяют подпись.

Яновский с любопытством понаблюдал за Васиными штудиями и сообщил:

— Делопроизводительница, подшивавшая листок в дело, клянется и божится, что буквы были вполне русские и начиналась биография стандартно: я, имярек, такого-то года рождения, — а дальше она не вчитывалась. Не врет, мне кажется.

— Ну и что это значит?

— Что это значит, разузнаешь ты, Василий. Завтра, сразу с утра, не заходя на службу, отправишься к профессору Витману на Пречистенку. Я позвонил ему из заводоуправления, договорился.