Виктор Точинов - Темные игры – 3 (сборник)

Яновский оказался на ногах неуловимо быстрым движением — совсем как недавно, когда запрыгнул на чердак с подломившейся лестницы. Вася подумал даже, что сейчас капитан ударит обнаглевшую девицу, но обошлось. Лишь произнес ледяным тоном:

— У вас в поселке, Ольга Яковлевна, найдено двенадцать трупов. Тоже, между прочим, детей. И ваша сестра водила близкое знакомство с подозреваемыми в этих убийствах. Вы, кстати, тоже.

Яновский преувеличивал. Слегка, самую малость: двенадцатого пострадавшего нашли еще дышащим... Сейчас он находился в больнице, в тяжелейшем состоянии. Но упорно цеплялся за жизнь.

[1] Постановление ЦИК и СНК СССР 7 апреля 1935 года «О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних» предусматривало уголовную ответственность за ряд преступлений с 12 лет. Вопреки широко распространенному мифу, за перечисленные в постановлении преступления не предусматривалась в качестве наказания смертная казнь.

— Разделимся, — сказал Яновский, уложив на заднее сиденье «эмки» телефон и свернутую в рулон карту. — Я съезжу на завод, где работал Гараев-старший, потолкую с его начальством и коллегами. А ты отправляйся в клуб, где он играл в самодеятельности, это недалеко, пешком дойдешь. Через два часа встретимся здесь же, у дачи сестер Александровых. Надеюсь, младшая к тому времени оклемается, сможет подписать протокол.

Васе Дроздову совсем не хотелось топать куда-то пешком, да и проводить допросы в одиночку он не любил.

— Может, повестками их к нам вызовем? — предложил Вася. — Чем тут по одному разыскивать и беседовать...

— Нет. Раз уж приехали, отработаем на месте всех, кого можно. Сам видишь, что творится — военкоматовские повестки могут к свидетелям раньше наших попасть, и ищи их, свидетелей, потом по всем фронтам.

Вася понял, что от работы в одиночку отвертеться не удастся, и спросил уныло:

— Кого в клубе допросить? И о чем спрашивать?

— Всех, кто имел дело с Георгием Гараевым. Не думаю, что их там сейчас много окажется... Если режиссера, ставившего любительский спектакль, на месте нет, — узнай адрес. А что спрашивать, сам решай, не маленький. Меня вот, например, очень интересует вопрос: отчего Гараев постоянно разгуливал по поселку в сценическом образе хромого старика? В костюме, в гриме... Мне представлялось, что актеры должны гримироваться и переодеваться перед выходом на сцену... И обязательно запиши расписание репетиций того спектакля: дни, часы... Узнай, не отсутствовал ли Гараев на каких-либо репетициях. Все, отправляйся. Клуб вон там, десять минут ходьбы через парк.

Прежде чем уйти, Вася спросил, что означает упомянутая капитаном «алабайка».

— Это собака такая туркестанская, волкодав, — объяснил Яновский. — Старинная порода, еще при древних ханах алабайки помогали отары овец пасти... А сабля, что девчонка нарисовала, — не совсем турецкая. Это, Василий, бухарский клыч. Видал я такие... Причем древний клыч, прадедовский, — их лет сто назад по-другому ковать начали, с чуть иной формой клинка. Чуешь, как все одно к одному складывается?

Шагая безлюдными аллеями парка, Вася размышлял о том, что все нити этого кровавого дела тянутся в Азию, и теперь понятно, отчего расследование поручено именно Яновскому. О его туркестанских подвигах ходили по управлению легенды. Например, такая: после разгрома в жестоком бою басмаческой банды Яновский в одиночку преследовал курбаши, бежавшего с несколькими нукерами. В одиночку. Через пустыню. Без воды. И догнал, и уложил пятерых в перестрелке, и потащил раненого главаря обратно, а когда понял, что не дотащит, что оба сгинут в пустыне, — пристрелил и вернулся налегке, с одной лишь головой курбаши.

— Неужели действительно басмачи недобитые к нам перебрались? — негромко спросил он у девушки с веслом, украшавшей парковый пейзаж.

Девушка, понятное дело, ничего не ответила — стояла, уставившись гипсовыми бельмами в неведомую даль.

Народ вокруг очага культуры не роился. Перед клубом Вася обнаружил лишь невысокого сухонького старичка, медленно и тщательно намазывающего клейстером афишу на тумбе. Во всю афишу широко-широко улыбался боец в фуражке с синим пограничным околышем, и казалось, что старичок намыливает пограничнику щеки, чтобы так же неторопливо и тщательно его побрить.

С соседней афиши не менее широко и счастливо улыбалась девушка-колхозница, прижимавшая к груди огромный сноп золотой пшеницы. Поверх и девушки, и снопа тянулась наискось белая лента с надписью крупными буквами: «ВСЕ СПЕКТАКЛИ ОТМЕНЯЮТСЯ».

Вася вдруг понял, что прежняя жизнь перечеркнута сейчас такой же белой полосой, отменяющей не только спектакли, но и многое, многое другое... Ему нестерпимо захотелось вернуться в тот жаркий субботний вечер — накануне — и как-нибудь исхитриться, сделать так, чтобы все осталось по-прежнему...

Старичок на вопрос о труппе самодеятельного театра и о ее руководителе ответил не сразу — опустил кисть в ведро с клейстером, достал папиросу из латунного портсигара и явно настроился на долгий и обстоятельный разговор не только о самодеятельных артистах, но и о многих других волнующих старичка проблемах.

Вася, желая пресечь старческую словоохотливость, продемонстрировал удостоверение, — небрежно-властным, скопированным у Яновского жестом.

Старичок мигом сник, убрал папиросу обратно в портсигар и нехотя сообщил: где искать артистов, он не знает, а худрук, товарищ Нахмансон, с утра был в клубе, может, и сейчас там.

Товарищ Нахмансон и вправду оказался на своем рабочем месте — в небольшой комнатушке, захламленной старыми афишами, деталями декораций и предметами реквизита.

— Вы из Облконцерта, от Тетюрина? — радостно набросился он на Васю. — Вы концертмейстер?

— Я из другой организации, — сказал Вася и все тем же небрежным движением махнул перед носом худрука красной книжечкой удостоверения.

— А... извините... — смутился худрук. — Представляете, получено распоряжение сформировать своими силами две выездные концертные бригады для фронта. А где эти силы? Где?! У меня в драмстудии и в кружках молодые ребята с завода — так им сейчас не до концертов: одни ушли на фронт, другие из цехов не вылезают... Ну и где мне взять артистов?

Нахмансон сделал страдальческое лицо и устремил взгляд к потолку, словно там, среди трещин штукатурки, могли прятаться артисты для двух концертных бригад.

После первых же минут разговора стало ясно: худрук — личность говорливая, но импульсивная, мысли его беспорядочно скачут с одного на другое. И Васе постоянно приходилось возвращать словесный поток к главной теме. К инженеру и самодеятельному артисту Георгию Гараеву.