Майкл Макдауэлл - Элементали [litres]

Обливаясь потом уже от тревоги, которую она не осмеливалась приписать какой-либо конкретной мысли или страху, Ли остановила гамак и села неподвижно, прислушиваясь к шагам Одессы: в комнате прямо над головой, в коридоре наверху, в другой спальне или на лестнице.

В доме стояла тишина. Она ничего не слышала, кроме собственного тяжелого дыхания.

Тишина повергла ее в ужас. Шум залива был таким далеким и привычным, что она его никогда не замечала. На ослабевших ногах она встала с гамака и пошла к лестнице. Позвала Одессу, потом еще раз, но никто не ответил.

Слабо взывая снова и снова: «Одесса! Одесса!», она поднялась по лестнице. Не останавливаясь на втором этаже, прошла до самого верхнего. Одессы не было в ее комнате.

Она снова спустилась на второй этаж. Двери всех четырех спален были закрыты. Она боялась открывать их, но наконец решилась проверить ту, что принадлежала ей.

Комната оказалась пуста, но кровать застелена; две другие обжитые спальни на этаже тоже были пустыми, но аккуратными, готовыми принять гостей, которых никогда не приглашали в Бельдам.

Наконец она повернулась к четвертой двери, ведущей в комнату, расположенную прямо над тем концом гостиной, где она спала. Без сомнения, именно в этой комнате, а не в какой-либо другой слышались шаги Одессы. «Одесса!» – позвала она, повернув ручку и осторожно толкнув дверь ногой.

Первое, что она увидела – окно не было опущено наглухо, оно было поднято. «Конечно, – подумала она про себя, – конечно, эти окна не оставили бы открытыми, если бы здесь никто не жил…»

Затем Ли оглядела всю комнату – или, вернее, осознала то, что ей следовало понять с самого начала.

Комната была отведена под склад. Здесь лежали ненужные комоды, сломанные кровати, свернутые циновки и стопки выцветших занавесок, запасные подушки для диванов-качалок и сундуки, в которых хранилось все, что требовалось хранить в Бельдаме долгое время.

И весь пол был покрыт обломками вековой жизни; пришлось бы осторожно прокладывать путь между штабелями, кучами и рядами предметов. И на том месте, где Ли слышала шаги Одессы, заправляющей постель, стояла пирамида из полудюжины ящиков с разными пометками: «Посуда», «Бокалы», «Мамина одежда».

А пол, который едва проглядывал из-под этого хлама, был покрыт тонким слоем белого песка. И никаких следов – никто туда не заходил.

Бездумно, просто не в состоянии думать, поскольку в этой закрытой комнате было жарче, чем где-либо в Бельдаме, Ли подошла к окну, пробираясь сквозь коробки и стопки книг. Каждый шаг пружинил по песку, подтверждая ее продвижение. Несмотря на открытое окно, в комнате было душно, воздух был густой, тяжелый и сухой. Она с трудом могла дышать в этой атмосфере, которая не давала ничего, как и песок, покрывавший Бельдам. Пошатываясь, Ли подошла к окну и с трудом перевела дыхание. Выглянув наружу, она увидела Одессу на углу веранды МакКрэев и машинально помахала рукой.

Одесса подняла голову, сложила ладони рупором и крикнула:

– Уходите из этой комнаты, миз Ли!

В полном замешательстве она совсем забыла, насколько велик был ее страх. Ли опустила окно и выбежала из комнаты. Песок был даже на дверной ручке; она лихорадочно смахнула его с руки и бросилась вниз по лестнице.

После пережитого в тот день Ли боялась даже находиться в доме Сэвиджей, но ради Дофина и остальных она старалась не показывать свой страх за ужином. Однако жара все еще стояла такая, что они были едва в состоянии вспомнить имена друг друга, и тем более не обращали внимания на рассеянные жесты и тщательно скрываемые чувства.

– Мистер Дофин, – сказала Одесса, убирая посуду, – я думаю, вам с миз Ли сегодня стоит переночевать в доме МакКрэев. Ни ветерка с лагуны, ни единого ветерка с лагуны весь день, поспите у них, там вас освежит бриз с залива.

– Хорошо, – сказал Дофин, – неважно, где мы сегодня ляжем спать – уснуть все равно не сможем.

Это стало большим облегчением для Ли, которая предполагала, что мужа не удастся вытащить из дома. Когда она рассказала Одессе о спальне, куда вторглись духи, горничная посоветовала не ночевать в доме Сэвиджей.

– И ты иди с ними, – сказала Большая Барбара Одессе, – а то там, на третьем этаже, у тебя глаза запотеют.

– Ох, я не могу, – ответила Одесса, – не могу спать ни в одной постели, кроме своей! Со мной все будет хорошо, – добавила она, многозначительно взглянув на Ли.

Жара полностью всех вымотала. Паковать вещи сейчас было невозможно, хоть они и понимали, что должны выехать рано утром. Проще было понадеяться на прохладную погоду, на утренний дождь; а если жара не прекратится, то хуже, чем сейчас, уже не будет. Разговаривать в тот вечер тоже было невозможно; когда Дофин и Люкер склонялись над пазлом, пот застилал им глаза и солеными каплями заливал детали картины. Ли немного посидела на качелях, притворяясь, что чувствует прохладный бриз, обещанный Одессой. Индия шла вдоль берега, стараясь, чтобы ее не было видно из домов, пока не подошла к ручейку, который тек от лагуны к заливу. Внезапно ее охватило ощущение того, что она на острове, и она поспешила обратно в дом МакКрэев.

Ссылаясь на свою неусидчивость, Большая Барбара бродила по комнатам, заглядывая в уголки в надежде обнаружить бутылку спиртного, спрятавшуюся в тени. Она первая отправилась спать. Вскоре за ней последовал Люкер, на пороге своей комнаты проглотив метаквалон [8] Метаквалон – снотворное средство. При длительном применении вызывает зависимость. , припасенный для такой чрезвычайной ситуации. Ли и Дофин могли занять четвертую спальню в доме, но вместо этого выбрали гамаки в гостиной. Раскачиваясь там в темноте, не в силах заснуть, они долго разговаривали. Очень желая рассказать мужу о блуждающем звуке шагов в запертой тесной комнате дома Сэвиджей, но не боясь напугать Дофина, Ли решила раскрыть вместо этого другой секрет.

– Дофин, – сказала она, – ты же знаешь, что я иду на обследование послезавтра?..

– Да, – прошептал Дофин, помня о тех, кто пытался заснуть наверху. – А что?

– Ничего, – сказала Ли. – Просто я думаю, что я беременна…

– Правда? – он тихо посмеивался, а их гамаки дрожали от счастья.

Индия знала, что не сможет заснуть, если поднимется в свою комнату. Она лежала на качелях и, прижав одну ногу к цепи, слегка раскачивала их по дуге. Москитная сетка защищала ее от комаров и мух. Она прислушивалась к медленному равномерному скрипу цепи, к волнам прилива, шумевшим так близко, и то и дело улавливала шепот Ли и Дофина через открытое окно гостиной. Пока они бодрствовали, она не боялась, хотя все огни в Бельдаме погасли, а Индия осталась одна на крыльце. С места, где она сидела, нельзя было увидеть третий дом. Она полежит здесь спокойно, пока ее не начнет одолевать сон, и тогда поднимется наверх в спальню; а утром уедет в Мобил и, возможно, уже не вернется. Она не могла не наслаждаться этим последним вечером, проведенным в одиночестве на свежем воздухе. Звезды, сверкавшие, но не освещавшие, делали лишенный света Бельдам самым черным местом на земле.