Юрий Некрасов - Призраки осени [litres]

– Трофеи собираешь, сука! – процедил Доплер и вновь чуть не подпрыгнул от дикого крика на улице. Надрывалась та же девчушка, что и прежде. Ее голос сигналил Доплеру, что они совсем рядом, можно напрячься, сделать рывок…

Сэм увидел, как Барбара запихивает в заднюю дверь «Форда» избитую девчонку. Это было настолько нелепо, против правил, что Доплер едва не заревел от обиды. Девочка упиралась, сучила беспомощными веточками, но где ей справиться со стосильной сумасшедшей. Доплер завопил что-то отчаянное и жалкое. До машины было метров сорок, но он слил партию.

Барби утрамбовала жертву в салон и прыгнула в машину сама. Из водительского окна высунулась давешняя оборванка и насмешливо похлопала ладонью по двери, будто приглашая: погоняемся? Поспорим?

Доплер смотрел вслед машине и знал, куда они едут.

Уверенность сжигала потроха.

Через полчаса Сэм подъехал к Кривому Носу. Доплер отпустил такси и поковылял вверх пешком. Дом на холме казался эпицентром взрыва. В стену въехал бульдозер. Место аварии обнесли маркировочной лентой. Полицейские суетились, как черви на трупе.

Кто-то бросился навстречу Сэму, отмахиваясь от зевак, пытаясь убрать Доплера из зоны расследования. Остановился. Заморгал белесыми ресницами. Суетливо задергал кобуру. Ощерился стволом.

– Сэм! – срывающимся голосом начал Слаповски. – Стой, где стоишь, Сэм!

– Парень, – опустил плечи Доплер. – Это самая говенная шутка из всех, что я готов принять сегодня.

– Ни с места, детектив Доплер! – голос Слаповски окреп. «Да он же кайфует! – осенило Сэма. – Задержание на месте преступления? Серьезный повод?» – У меня есть ордер на ваш арест! Я требую, чтобы вы сдали оружие и значок и последовали за мной!

– Вот и славно, – щелкнул языком Сэм. – Поедем вместе. Такси-то я отпустил.

Ньютон был худым верзилой с зубастым характером.

Тем комичней он смотрелся в фанерной будке билетера, выкрашенной дрянной краской и залепленной десятком афиш.

Рэндж не думал связываться с цирком.

– Нужна работа? – хмуро спросил коротышка-директор с выкаченными глазами невероятного пурпурного цвета. Он пересчитал купюры и двинул их ногтем в сторону Ньютона. – Заодно присмотришь за своим питомцем.

Улыбка карлика напоминала букварь. Каждый зуб Хэмфри Кобольда венчала золотая буква. Женщина-змея Лейна утверждала, что, если сложить их в единую фразу, получится: «Господь не сука, продаст, так задорого!» Труппа спорила, считать ли запятые или ограничиться только восклицательным знаком, но Рэнджу эти терки были по пояс снизу.

Его соблазнили не деньги – карлик оказался сказочно жаден – и не крыша над головой. Цирк уезжал из города. И очень редко задерживался где-то дольше, чем на пару дней. К тому же они без скрипа приняли Кэтрин. Рэндж уверовал в семью и считал себя ответственным отцом. «Не убил – корми!»

Ньютон видел мало цирков, но имел в голове размытый образ, доверху набитый суевериями. Бродяги, цыгане, воры, клейменые преступники, скрывающиеся от закона. Теплая компания. Этот балаган походил на любой другой – те же унылые шпагоглотатели, хромые акробаты, потасканные клоуны и прочий бездомный сброд – за одним исключением. Труппа Кобольда состояла из карликов. Зачем им понадобился хмурый великан с дочерью, Рэндж не знал.

Ньютон стоптал немало дорог. Ноги помнили разную обувь.

Меньше всего он хотел вспоминать солдатские сапоги и те, что снял с трупа фермера. Сейчас пришли простые времена. Цирк кормил и вез. Рэндж не думал. Но ходил по ночам смотреть на существо.

Раз в неделю в бочке меняли воду. Когда она зацветала и начинала вонять так сильно, что запах слышал Кобольд, карлики доставали щетки и с оханьем и проклятиями принимались драить доски, отмывать стекло от слизи и вылавливать мусор.

Тварь усыхала, съеживалась, и только лихорадочный блеск ее единственного глаза утверждал: «Я – жива!» Рэндж садился на бухту троса, которым ограничивали арену, или на табурет обезьяны-жонглера, на худой конец, плюхался на землю и часами завороженно рассматривал монстра через зрительный окуляр, привинченный к передней стенке бочки.

Грозная тварь раскинула десятки рук над его беспомощным телом. Ты замахнулась, но не ударила. Ты пощадила меня. Ты спасла мою дочь. Рэндж крутил эти слова часами, но благодарность не приходила.

Ночь у моря обрушила семейный очаг Ньютонов. Плюнув в лицо отцу, Кэтрин не сказала ему ни слова. Они шли по разные стороны зеркала. Встречались только за трапезой, где замыкали собой общий стол. Рэндж ел торопливо, аккуратно, вставал раньше прочих и уходил к себе. Кэтрин щебетала, крошила и разбрасывала кругом куски недоеденной пищи. Карлики ее обожали.

Спрут оказался золотой жилой. Кобольд торжественно вынес его изображение на центральную афишу. Африканские карлики-людоеды были уже не в моде. Детишки табуном шли на глубоководное чудо. Вход – цент. Одна минута у окуляра – цент. Вдогонку прокатывали остальные номера, чахоточных гимнастов и слепую предсказательницу, но ящик у бочки никогда не скучал без звона монет.

Рэндж рвал билеты и пытался представить, каково чудовищу в его мутной клоаке.

Бочка стояла на чугунной треноге. Под ней в вертикальных, невидимых зрителю сосудах горели свечи. Их свет преломлялся в цветных окошках на дне бочки и попадал на хитрую систему зеркал. Те, в свою очередь, одевали чудовище зловещим мерцающим сиянием. Штатный давинчи цирка – Фан Ригель утверждал, что именно так выглядит родной мир твари.

Тело существа состояло из трех сегментов: узкий зазубренный хвост, растраивающийся на конце, веретенообразное туловище с парой рудиментарных рук, мертво скрещенных на груди, и громадная луковица головы, обрамленная метелью щупалец. Монстр редко открывал рот, но если это случалось, зрители бледнели и мгновенно растворялись в воздухе. Пасть твари была воплощенным кошмаром. Она походила на винтовой колодец, уходящий в бездну зубастой лестницей.

Глаз уставал от долгого соседства с окуляром, и Ньютон отлипал от него. На время. Ночь цирка была целиком отдана его животным обитателям. Слон шумно стриг ушами. Обезьяны стонали во сне. Волк метался по клетке, ненавидящий, отравленный.

Иногда Рэнджу приходили странные фантазии.

Он чувствовал, как тварь припадает к его груди глубоким поцелуем. Тот длится, горит. Спасает?! Кожа вокруг укуса немеет. Ньютон наслаждается мукой, истеричными сигналами лопающейся кожи, распоротой зубами плоти. Пасть нежна, пока не прокусывает стенку души. Тварь пробует ее на вкус. Смакует. Щупальца приходят в движение. Их танец – самый древний ритуал. Глаз твари пылает и требует жертвы. Но ее нет. Тогда существо начинает высасывать Рэнджа. До дна.