Альбина Нури - Ужас без конца

Вот тебе и нехоженые места!

— Только зря они это. И вы зря, — сердито буркнул мужичок в дурацкой бейсболке с Губкой Бобом и недовольно поджал губы. — Нечего туда соваться, приключения на задницу искать. Но вы же, молодежь, самые умные, вам слова не скажи.

Сказал и выкатился из магазина. А продавщица переключилась на новую покупательницу. Мы с Климом вышли на улицу и собрались уже садиться в машину, когда увидели, что нам машет лысый тощий старик.

— Этому-то чего надо? — сквозь зубы пробормотал Клим, который еще не отошел от новости про конкурентов.

— Ребята! Вы на Холодковскую топь, что ли? — Старик запыхался от быстрой ходьбы.

— Быстро тут вести разносятся, — сказал я.

— Что ж вы прямо косяками в наши места, — посетовал старик и назвался Степаном Ивановичем. Мы тоже представились. — Раньше никого не было, желающих-то. И правильно! Незачем там ворошить. Я вам так скажу: любовь к истории — дело хорошее, но в те края вам не надо. Тех-то ребят люди тоже отговаривали, только они слушать не стали.

Я хотел сказать, что и мы не станем, так что нечего время терять, но Клим меня опередил:

— Мы не первый день этим занимаемся. У нас и разрешение есть от исторического сообщества. — Разрешение, по правде сказать, было давно просрочено, но это уже детали. — Так что к нам никаких претензий.

— Никаких, ясное дело, — смиренно покивал Степан Иванович, — никто ж не против, если разрешение. Дело не в том, что нельзя, а в том, что не нужно.

— Это почему же? — скучливо спросил я.

— Гиблые места. Местные туда ни ногой, ни за какие коврижки. Болота непроходимые, сколько народу полегло! Без захоронения, неотпетые, безымянные, там и лежат. Гитлеровцы и наши, вперемешку.

— Уважаемый, издержки нашей работы в том, — сказал Клим тоном, каким говорят со слабоумными или детьми, — что мы всегда ведем раскопки именно в тех местах, где шли бои и было много погибших.

— А еще здесь недалеко госпиталь был, — не слушая его, продолжал старик. — Вы знали? Эти звери ходили по деревням, забирали местных детей, приводили в госпиталь и выкачивали у них кровь, чтобы переливать раненым офицерам и солдатам рейха. После очередной такой вылазки, когда фашисты детишек взяли, на них напали партизаны. Детей спасли, а кровососов в плен взяли. Связали одного за другим, гуськом, погнали через болото. А потом что-то случилось. На середине болота один фашист провалился и всех остальных тоже потащил за собой. Чтобы их спасти, веревку надо было перерезать, но партизаны не стали, а может, не могли. Так фрицы и утонули один за другим.

Старик договорил и воззрился на нас, похоже, ожидая, что мы прыгнем в машину и рванем обратно в город.

— Вы извините, нам ехать надо. А иначе в график не уложимся, — сказал Клим, на которого история не произвела никакого впечатления.

Мы попрощались и уехали, а старик долго стоял, глядел нам вслед и качал круглой лысой головой, словно не верил глазам своим, что мы ослушались.

— Сколько нам еще? — спросил я.

Клим уткнулся в карту.

— Через час должны быть на месте.

Однако он ошибся: на то, чтобы добраться, ушло почти два. И это только до места, где мы смогли оставить машину. Дальше даже и убитой дороги не было, проехать не получится, только пешком по тропам.

Но ничего, мы привычные. Одно плохо: поздно придем. Успеем палатку поставить, осмотреться и спать лечь: не будешь же в темноте рыть. Да, в общем-то, и это не проблема, за неделю успеем управиться.

Мы перешли поле и углубились в лес. Это был даже не лес, а чаща непроходимая: если нет компаса, карты местности, запросто заблудишься. Деревья стоят мрачные, подпирают макушками небо. Кроны густые, трава высокая, кустарники разрослись — темно и сумрачно, хотя еще белый день. Дождей не было больше недели, на дороге сушь и пыль, а тут влажно, пахнет сырой землей и прелой листвой. Еще и комары звенят: если бы мы себя с ног до головы спреем от укусов насекомых не обрызгали, уже исчесались бы.

Клим, худощавый, но жилистый, шел как робот, без устали. Я старался соответствовать, хоть долгие прогулки не люблю: ноги ломит, наверное, плоскостопие виновато.

— Болота большие, лесной массив — сам видишь. Так что пусть они в одном углу копают, а мы будем с другой стороны. — Клим отвинтил крышку, сделал глоток из бутылки. — Чтобы не пересекаться.

Я тоже так думал. Неприятно, конечно, вот так лбами столкнуться, но ничего не поделаешь. Территория ведь и вправду громадная, добра на всех хватит.

Не знаю точно, сколько мы шли, но я еще не начал как следует уставать, когда Клим, который обогнал меня, громко сказал:

— Вот она, Холодковская топь!

Никогда в жизни я не видел такого огромного болота. Когда-то очень давно это было озеро, вокруг которого шла вырубка леса, а потом водоем стал зарастать, и Холодковское озеро превратилось в топь.

Поверхность ее была буро-зеленой, тут и там торчали мертвые, будто обглоданные деревья. По берегам росли ели, ольха, ивы, березы, но создавалось впечатление, что они испуганно пятятся, отступая от края болота, а оно, наоборот, надвигается на них, отхватывая все новые куски земли. На границе болота тут и там, словно погибшие солдаты, лежали стволы деревьев: казалось, что-то подтачивало их, и они, не выстояв, умирали, падали в трясину.

— Жутковатое местечко, — сказал я, некстати вспомнив рассказ старика о потонувших нацистах.

— Если хочешь знать, кельты считали, что на болотах открываются врата в мир духов, — глубокомысленно заметил Клим.

— Нет, этого я знать не хочу. Лучше бы понять, где поставить палатку.

Мы пошли вдоль берега. Пока не только палатку, пятку негде было поставить. Правда, через некоторое время нам повезло, мы добрались до небольшой полянки, где можно было расположиться с комфортом: и палатка поместится, и костер получится разложить.

— Отлично! — воодушевился Клим. — Как по заказу.

Пока раскладывались, ставили палатку, разжигали костер, стало вечереть. В конце августа уже подкрадывается осень, поэтому вечерами прохладно, и мы придвинулись к огню, чтобы не замерзнуть.

— Скоро совсем стемнеет, — поглядев на небо, сказал Клим. — Ужинать при свечах будем.

Это он пошутил, конечно. До полной темноты еще часа полтора, но серые сумерки уже начали расползаться по лесу, потянулись щупальцами из-под кустов. От болота веяло сырой прохладой, как из подвала; чем темнее становилось, тем явственнее это ощущалось. Я много раз ночевал на природе, но возле болота прежде не доводилось. Надо сказать, не особенно-то это приятно: стоячая вода, вязкая трясина, уходящая на знает какую глубину.

Я постарался сосредоточиться на каше, которую мы сварили на ужин.

Еда в походе вкуснее, чем дома: там я гречку с тушенкой не ем, а тут — за милую душу. Водку мы тоже взяли, но выпили совсем чуть-чуть: обычно отмечаем отъезд, а не приезд.