Александр Бушков - Царица темной реки

Ага, вот они – и те двое, что показали мне место, и двое незнакомых, и тощий щенок возле них вертится. Раз они здесь, домашними заботами не обременены – а вот поди ж ты, не идут к речке ни с самодельными удилищами, ни купаться, играют во что-то вроде городков, швыряют по очереди палки в поставленные не по городошной, а по какой-то другой системе, чурбачки. И палки, и чурбачки ошкурены, обтесаны – значит, ножики у них есть, могли бы сто удилищ нарезать. Когда мы шли по Белоруссии, видели: везде, где близ деревни есть годная речка, местная пацанва так и делает. Родители не запрещают, наоборот, сами отправляют – голодно повсюду, а от рыбки какой-никакой приварок, так что частенько и взрослые с удочками сидят…

Как будто век в девятнадцатый попал или в дореволюционные времена: босоногие поголовно, не стрижены, одежда сплошь из домотканины, латка на латке. Ну, предположим, мы в их годы тоже в теплую пору босиком ходили и одеты были не франтовски, но все ж далеко не так убого выглядели. Бедность, глухомань, три года оккупации – что тут непонятного…

– С уловом, дяденька Рыгор! – заорал их заводила, и все уставились на меня и мой кукан.

Это они меня так здесь перекрестили – и взрослые тоже, включая мою хозяйку. «Егор» по-белорусски так и будет, «Рыгор», да и Игоря-одессита так же называют. Я не протестовал, Игорь тоже – пустяки, что нам стоит побыть Рыгорами дней десять?

– Где ловили?

– Где показали, на Купалинском омуте, – сказал я. – За что вам благодарность от лица Красной армии.

– Из благодарности шубы не сошьешь, – по-мужицки рассудительно сказал заводила Стах.

(Вот кстати. Разговаривать мне с местными было трудненько. Русского они то ли не знали, то ли крепко подзабыли, когда с приходом немцев вся школьная учеба кончилась. А по-белорусски говорили так, что чистый белорус (правда, из Гомеля) Астаншонок, механик-водитель второго экипажа, не всегда и понимал местный говор. Но кое-как договаривались. А поскольку больше сорока лет прошло, все их словечки из памяти выпали, и я буду наши тогдашние разговоры передавать нормальным русским языком.)

– Чего ж тебе надобно, старче? – спросил я. (Правда, сразу видно, юмора он не понял – вряд ли сказки Пушкина читал.) – Пальнуть в воздух, чтобы гильзу тебе дать? Это я могу.

– Гильзы – то для вовсе уж малых дытын, – сказал Стах так же рассудительно. – Вот если б вы нас, дяденька Рыгор, на вашей броневушке чуток прокатили… Все бы от зависти померли.

– Выберу время – покатаю, – сказал я.

А почему бы и нет? Получится как раз в рамках той политики, что мы здесь по указанию замполита осуществляем – и самоходка лишний раз по деревне прогрохочет, и смычка с местным населением, пусть и в лице детворы.

– А не обманете? – подозрительно спросил Стах.

– Не обману, – сказал я. – Не водится за советскими офицерами такой привычки. Как только время подходящее будет. Ты мне вот что скажи… Речка у вас рыбная, что же рыбачить не ходите? Не для забавы, так для пропитания. Времена голодные…

Он отвел глаза, громко шмыгнул носом и словно бы нехотя обронил:

– У нас в деревне рыбалить не в обычае…

Странноватые тут у них обычаи, точнее, то, что не в обычае. Ну мало ли что… Встречал я однажды (правда, не в Белоруссии, а под Брянском) интересных сектантов: в отличие от наших сибирских староверов они и табачок смолили, и самогонку мимо рта не проносили, и других радостей жизни не сторонились. Одно у них было под строжайшим запретом – есть рыбу. Поскольку рыба (отнюдь не только по их верованиям) есть древний символ Христа, съесть рыбу – все равно что разжечь керосиновую лампу страницей из Библии. Может, и у них похожий, как в Сибири у нас говорят, толк. Православные-то они православные, но повсюду в такой вот глуши каких только толков нет. Ближайшая церковь километрах в ста. Катря, хозяйка моя, вчера рассказывала: тамошний поп (немцы его не тронули) к ним приезжает два раза в год, весной и осенью. Отслужит молебен, окрестит народившихся к тому времени младенцев (иным уж по полгодика), обвенчает пары, к тому времени порой давно живущие супружеским образом (в войну, правда, таких было очень мало), – и пропал на полгода. А из самих деревенских почти никто за сто верст в церковь и не ездит (хотя иконы все в домах держат). Благодатная почва для какого-нибудь толка…

– И вот что еще мне скажи, Стах, – сказал я. – На том берегу реки ведь есть хутора?

– Аж три. Только они всегда наособицу жили, как и не деревенские. Очень справные хозяева, – добавил он с неприкрытой завистью.

Значит, я правильно догадался: неоткуда речной красавице взяться, кроме как с одного из этих хуторов.

– А что там за девушка? – спросил я. – Красивая, волосы светлые, длинные, глаза зеленые?

Что-то у него (да и у остальных) в лицах явственно изменилось, только я не понял, что. Настороженность какая-то, что ли?

– Есть там такая, – после затянувшегося молчания сказал наконец Стах. – А вы что ж, ее на реке видели?

– Где ж еще, – сказал я. – Я рыбачил, а она купалась.

Я не стал уточнять, что купалась она голая – мал еще мой собеседник для таких уточнений.

– Заговаривали вы с ней? – спросил Стах, как мне показалось, настороженно.

– Да нет, – сказал я. – И она со мной не заговаривала. Я сидел себе над удочками, а она на том берегу в воду вошла и уплыла.

Показалось мне или он в самом деле облегченно вздохнул?

– Вы вот чего, дяденька Рыгор… – сказал он, словно бы взвешивая каждое слово. – Вы с ней не того… не особенно разговаривайте. Даже если сама заговорит… А заговорит, так лучше б вам уйти сразу…

– Заинтриговал ты меня, – сказал я и, увидев по его лицу, что слова «заинтриговал» он не понял, нашел другое, попроще: – Интересные вещи рассказываешь, Стах… Что, и поговорить с ней нельзя? Сколько раз за два дня с вашими деревенскими девушками говорили, и никто ни разу не предупреждал, что этого нельзя…

– Так то наши. А то она…

– Что, батька у нее такой суровый? – шутливо спросил я. – Голову любому оторвет за одни разговоры?

Стах молчал.

– Да уж куда суровее… – вырвалось у незнакомого мне по имени пацана. – Вон немчук…

Второй незнакомый сильно толкнул его локтем в бок, и он замолчал, будто спохватившись. Кое-какие предположения у меня стали помаленьку складываться – и тем сильнее девушка из темной реки заинтересовала. Есть тут что-то загадочное, а я такое люблю, грешен, пока до истины не докопаюсь, не успокоюсь…

– Ну, мы и сами с усами, посуровее видели… – сказал я, выразительно похлопал по висевшему на плече «шмайсеру» и тут же мысленно выругал себя за этакое мальчишество. – Но все равно, спасибо, что предупредили. Суровый батька – это иногда так напряжет, хоть вам это и знать рано…