Анатолий Даровский - Часы бьют полночь [СИ]

Что-то шло не так. Одни воспоминания накладывались на другие. Только что Оля была убеждена, будто никогда в жизни не носила никаких шнурков для телефона — и тут вдруг вспомнила, что эта привычка появилась у неё в девятом классе! В том же девятом классе, когда они поругались со Стасей, в том же девятом классе, когда…

Она так и осталась сидеть с разинутым ртом, когда поезд, визжа тормозами, подъехал к следующей станции. Точно. Смутные воспоминания, что мучили её в последние дни. Связанные с чем-то, что произошло в её пятнадцать лет — и с кем-то, кто тогда был рядом. Что-то, о чём она совсем перестала думать, когда «потеряла» телефон.

Что-то, что она забыла и никак не могла вспомнить.

Подозрительный пассажир с соседнего сиденья обернулся и мрачно посмотрел на Олю.

Следующие несколько дней прошли как в тумане. Оля даже толком их не запомнила. Холодная атмосфера отчуждения, повисшая в классе, леденила кожу и мешала воспринимать действительность. Будто не жизнь — а очередной ноябрьский сон, тоскливый, как любая осень.

Её сторонились. Связи Оли с убийствами кошек никто так и не доказал, но ребята помнили, что она общалась с Женькой, и держались от неё подальше. Стася перенесла вещи на другой ряд. Место рядом с Олей осталось пустым: никто не хотел подсаживаться.

Она хотела было пересесть к Женьке, но тот отговорил: мол, привлечёшь лишнее внимание. Оля скрепя сердце была вынуждена согласиться — ей всё ещё было что терять. Её хотя бы не обвиняли в открытую и не пытались травить.

— Знаешь, — сказал ей как-то Женька, — самое фиговое во всём этом — олимпиадный кружок. Мне там, как ты понимаешь, теперь… не рады.

Оставалось только вздохнуть с облегчением, что она так и не успела записаться: шипели бы и там, донимая расспросами. Впрочем, на редкие попытки одноклассников разузнать что-то поподробнее Оля отвечала резко и односложно, так что вскоре они прекратились.

Всё, что она теперь могла, — быть рядом. Оставаться Женьке другом даже сейчас, когда отвернулись все остальные. На виду у одноклассников они всё-таки старались не общаться, уходя на другие этажи или в памятную детскую раздевалку — но ребята как-то догадывались, что она поддерживает с ним связь.

— Ты крыса, — как-то заявила ей Ленка, хмуря подрисованные брови. — Общаешься с монстром. Самой не стыдно?

— Я общаюсь с монстром? Кто бы говорил, — холодно ответила Оля. Лена с каждым днём нравилась ей всё меньше и меньше. И до того оторва, сейчас, под влиянием Фролова, она превратилась в настоящую суку. Отвязаться от неё было тем ещё квестом.

— Это ты про ко… — начала было Ленка, но Оля, собрав вещи, демонстративно удалилась из кабинета. Одноклассница прекрасно понимала, про кого она говорила. Притворяться дурой ещё никому не шло.

Чёртов Фролов с каждым днём набирал всё больше популярности. Из подозрительного хамоватого новенького он превратился в звезду школы, героя, который не побоялся рассказать остальным правду о «кошачьем маньяке». Фигура Женьки в школьных сплетнях исказилась до невозможности: умело распущенные слухи сообщали, что он угрожал Гоше убийством. Что он носит в школу нож и показывал его Фролову в то злополучное утро, когда в школе отрубили свет. Истории делали своё дело, и теперь «новенький» смотрелся едва ли не мучеником, который с трудом решился пойти против сумрачного гения из девятого «Б».

Возможно, именно из-за этого слуха одноклассники так и не решались на открытую травлю. Ограничивались шепотками, бойкотом да мелкими пакостями исподтишка. Газировка, «случайно» разлитая на тетради, «потерянная» в раздевалке куртка, которая нашлась в мусорном ведре, изгаженная и заплёванная — кто бы это ни делал, они умели действовать на нервы.

Но, как Оля и предполагала, в полицию никто заявлять не спешил.

— У меня такое ощущение, — сказала она, когда помогала Женьке оттирать грязь с куртки, — что вся эта история с «кошачьим маньяком» — его способ воздействовать на остальных. Помнишь же, раньше к Фролову прислушивалась только пара человек? А теперь его считают героем едва ли не все. Похоже, змея даёт ему какие-то способности, но применять их он может… не на каждом. Нужны условия или вроде того.

— Я тоже так думаю, — кивнул Женька в ответ. — Только, знаешь… влияние Гоши очень сильное, но всё-таки не бесконечное. Даже с учётом скандала вряд ли его хватило бы на весь класс. Я говорил, что не знаю, как справляться с людьми, но…

Он пожал плечами и потянулся к тряпке.

Заканчивать фразу было необязательно: Оля всё поняла без слов. Может быть, разница между чудовищами и людьми на самом деле не такая уж и большая? Может быть, и вести себя с ними нужно так же?

Нет. Конечно же, нет. Ведь, если бы Фролов не появился, ничего этого бы не случилось. Ведь не случилось бы?

Или случилось?

Оля не знала, что и думать. Всё шло вверх ногами. Даже Стася, которая всегда была рядом, сколько она её помнила — даже та отвернулась. И виновата в этом была она. Только она. В дни, когда окружающие смотрели на неё волком, потеря подруги ощущалась особенно остро.

С того самого дня они так и не смогли толком объясниться. Стася не хотела ничего слушать и всячески избегала её общества.

— Нам нужно как-то разобраться со всем этим, — говорила Оля, сидя у Женьки дома и потягивая горячее какао с корицей. Он, как выяснилось, прекрасно готовил: сказывались годы, проведённые без матери.

— В плане?

Женька казался обманчиво спокойным. Знай Оля его чуть хуже, предположила бы, что ситуацию он воспринимает по-философски — но за эти дни она хорошо научилась смотреть между строк. И то, что она видела, ей не нравилось. Ни тени, залёгшие под глазами, как у наркомана — или человека, который не спит ночами. Ни красные узоры на костяшках, очень похожие на те, что остаются, когда ударяешь кулаком в стену в приступе бессильной злости.

А самое главное — он ничего не делал. Вообще ничего. Как будто и не пытался бороться.

— В плане… мы вроде как решили, что волк, смерть котят и Фролов связаны, — пробормотала Оля и подтянула колени к груди. — Понять бы, как. Как Гоша может общаться с волком. Откуда у него эта змея. И… всё остальное. В частности — что это за ребёнок такой был. Может, мы не правы… Может, и вправду совпадение — хотя вряд ли.

— Мало данных, — коротко ответил Женька. — И обстоятельства не те. Ты боишься собак, от меня теперь шарахаются. Много в такой ситуации нарыть можно? Единственный, кто знает правду, — сам Фролов, но нам он ничего не расскажет.

— Всё наладится… когда-нибудь, — на автомате отозвалась Оля. — Но для этого нужно что-то делать.

— Ага, вот только что?

— Не знаю.

— Вот и я не знаю.