Анатолий Даровский - Часы бьют полночь

— Оу, — сказал Женька и поставил запись на паузу. — Ты что… всё это время там стояла?

— А я тебе что говорила? — почему-то завелась Оля. — Да, стояла! Потому и просила прощения, что не пришла раньше.

Женька моргнул, уставившись на неё с таким странным выражением лица, что она не могла ничего по нему прочитать. Хотя, учитывая, как он выглядел — ничего удивительного.

— Прощения? Ты серьёзно? Ты… ты понимаешь, что так даже лучше? Блин, да мы теперь весь их план порушить можем! А дальше уже проще будет, предупреждён — значит, вооружён, все дела… Слушай, нет, ты и правда чёртов гений.

— Ну хватит уже, не смущай меня, — рассмеялась Оля и мотнула головой. Коса, чудом уцелевшая, ударилась о плечо.

Коса… В ажиотаже она совсем забыла о необходимости беречь волосы. О том, что их потеря — ещё один путь, ведущий к неприглядному одинокому будущему. И вот сейчас, когда всё вроде бы осталось позади, — вспомнила. Как некстати.

— Что? Что такое? — встревожился Женька, увидев, как резко она переменилась в лице. Оля не ответила: молча перекинула косу набок и стащила с толстых каштановых прядей скреплявшую их резинку.

Волосы рассыпались по плечам, такие же густые и длинные, как всегда. Наполовину. Вторая половина шевелюры, которую до того удерживала коса, водопадом опала к Олиным ногам. Обрезанная у самого затылка.

— Не расстраивайся так, — сказала мама. — Всякое бывает. Сходим к парикмахеру, сделаешь крутую асимметричную причёску, здорово же, да?

Оля только мрачно кивала. Они сидели на кухне: мать, стоявшая сзади, перебирала испорченные пряди, пока сама Оля сидела на табуретке и покорно ожидала, когда та закончит. Сейчас, в краткий миг передышки, она могла выпустить наружу настоящие чувства. Горечь. Обиду. Мерзкое ощущение жалости к себе, болезненной и липкой: всё пропало. Сколько она ни пыталась сражаться с будущим, которое продолжала видеть в мутных осенних снах, это будущее раз за разом наносило новые удары.

Сотрясение. Книга, подаренная Стаськой. Дурацкая привычка наматывать прядь на палец, от которой Оля так и не смогла избавиться.

И вот теперь — волосы. Вряд ли их получится спасти, даже учитывая, что пострадала только половина: дура-Ленка ухитрилась обрезать почти всю правую половину шевелюры. Разве что и впрямь делать асимметрию. Но это ведь уже не то, что было.

Может, и не значили они ничего? Может, сохрани она причёску — и декорации сна просто поменялись бы, оставив ей косу, как они изменились после покупки шнурка для телефона?

И всё же Оля ощущала себя проигравшей. Проигравшей беспощадным часам судного дня, которые продолжали ворочаться внутри и мерно отсчитывать секунды до будущего. Неизбежного — как она ни пыталась его обмануть.

— Я понимаю, да, они были твоей гордостью, — мама печально вздохнула. — Но, Оля, всякое случается. Дай бог, чтобы эта потеря стала самой большой в твоей жизни.

«Она такой и станет», — хотела сказать Оля, но вовремя прикусила язык. Мама её проблемы не поймёт.

— И всё-таки, — мать снова невесомо прикоснулась к её волосам, — как вышло, что ты ввязалась в драку, да ещё такую жестокую? Волосы обрезать… Я думала, у вас учатся приличные ребята, а тут такое.

— Я уже рассказывала, — начала было Оля, но мама перебила.

— Да помню я, помню! Если всё действительно было так, как ты говоришь, и ты пришла на помощь другу, то ты молодец. Правда. Просто… это на тебя не похоже. Ты всегда была примерной девочкой, никогда не лезла ни в какие драки. Но в последнее время я тебя не узнаю. Как будто что-то изменилось.

— Причёска? — безнадёжно пошутила Оля и услышала в ответ смешок.

— Ты понимаешь, о чём я.

Мамин голос звучал грустно и по-доброму, настолько по-доброму, что Оле на миг стало стыдно: она совсем завралась. А что делать? Не правду же рассказывать. «Мам, я и вон тот парень видим чудовищ, и из-за этого какие-то странные люди открыли на нас охоту» — да кто бы ей поверил?

Уж точно не родители. Её бы отправили к психиатру, и на этом всё бы закончилось.

— Может, и правда изменилось, — пожала плечами Оля. Нужно было сменить тему. — Слушай, мам… можно я завтра в школу не пойду? Посмотри, как выгляжу. Кошмар же.

— Всё ещё лучше, чем твой друг, но да, кошмар, — согласилась мать и отпустила её волосы. В голосе читалось: не хочешь говорить, да? Ладно. Не буду на тебя давить.

От такого становилось ещё хуже.

— Можно, — продолжила мама. — И завтра, и послезавтра. Пока синяки не сойдут. Ты только не увлекайся особо, хорошо? А к парикмахеру я тебя на днях свожу. Знаю тут одного хорошего…

Оля рассеянно кивнула. Теперь, когда всё уже закончилось, пусть творит с её волосами что хочет.

Отдых давал краткую передышку. За несколько дней, что она проведёт дома, нужно будет решить, что делать дальше. Потому что на них с Женькой нацелилось что-то большое.

И оно так просто не отступит.

— Слушай, может, ты просто поедешь с отцом на Север? Там они тебя точно не найдут, — протянула Оля несколькими часами ранее, когда они сидели в очереди в душном больничном коридоре. Горько пахло лекарствами. Перешёптывались в очереди, косясь на них, старухи да презрительно фыркали серьёзные молодые люди — видимо, принимали за малолетнюю шпану. Да и чёрт бы с ними.

— Издеваешься? — спросил Женька, вытаращившись на неё, насколько позволяло опухшее лицо. — И оставить тебя тут разбираться со всем в одиночку? Забыла, что ли, главное правило историй о чудовищах? Разделяться — прямой путь к полной заднице.

— Не забыла, — Оля вздохнула. — Ладно, я не ожидала, что ты согласишься. Просто… а вдруг не сработает? А если тебя продолжат считать убийцей? А если, упаси боже, с Фроловым что-то случится?..

— Значит, придётся думать по ситуации, — пожал плечами Женька. — Будет сложно, но я, кажется, почти смирился. Всё равно ничего уже не изменишь. Да что с тобой, куда делся твой боевой дух?

— Отвалился вместе с волосами, — мрачно ответила Оля и опустила голову. Внутренний огонь, так ярко сиявший сегодня днём, ослабился и почти потух. Одолевало ощущение, будто всё, что она делает — напрасно.

— Переживаешь из-за снов? Да ладно тебе, — Женька осторожно коснулся остатков длинных прядей, которые, не скреплённые ничем, струились по плечу и концами касались жёсткого больничного сиденья. — Может, ещё наладится. Может, найдёшь другой способ. Может, они и не вещие вовсе. А что до волос, если хочешь моего мнения — тебе и так хорошо.

«А тебя никто не спрашивал», — чуть не огрызнулась в ответ Оля. К счастью, смогла промолчать: пусть настроение и было испорчено окончательно, грубить сейчас — это уже слишком. Им и без того невесело, а он хотя бы пытается как-то её подбодрить.