Дмитрий Костюкевич - Темная волна. Лучшее

— Почему не разбудил?

— Разбудил. Почти. Ты сказала, что готова уезжать. Помнишь?

Варя помотала головой. Из-за освещения её лицо было жёлтым, как у лежащей в гробу Маланьи.

— Я собирался подогнать автомобиль. Но там был твой брат…

В памяти зазвучал вкрадчивый голос:

— Ночевали бы.

Соседи уже рассосались, в вытянутом дворе остался только Коля. Но Олегу отчего-то казалось, что свидетелей здесь гораздо больше, что из-за деревьев или с самих деревьев за ним наблюдают…

— Я уже говорил, — уставший после суетливого дня, он не маскировал раздражение.

Сумерки сгущались, а с ними пришёл гром. Всё, как пророчила Варя.

— Хорошая она девочка, — сказал Коля, кивая на окна дома, вспыхивающие в такт с небосводом. — Повезло тебе.

Если бы не узкий разрез глаз и колючий взгляд, брат был бы точной копией Вари. Даром, что они двоюродные. Подбородок, скулы, нос…

— Я знаю.

— А про другого её жениха знаете? — в зрачках Коли затанцевали глумливые искры.

— Второго?

— Горобыный её себе забирает, вот как, — широкая улыбка обнажила тесный строй зубов, и Олегу стало не по себе. — Думаешь, сегодня поминки были? — Коля ухмыльнулся весело. — А это свадьба, друг. Варюшку мою на Горобыном повенчали.

— Вы пьяны, — процедил брезгливо Олег. Он утешал себя тем, что вскоре покинет Рябиновку навсегда.

И ошибся.

«Они сломали автомобиль. Стукнули меня по затылку. Сволокли в дом», — злость закипала.

Коридор озаряло желтоватое мерцание. Свечи горели в боковых комнатах.

— Прости, но я намереваюсь расшибить твоему кузену башку.

— Лучше давай просто уедем.

«Интересно, на чём?».

Он ещё не сказал ей про автомобиль. Про шевелящиеся тушки под капотом.

«Как это возможно?».

Ответом был гром.

«На следующем перекрёстке сверните направо», — ориентировал голос навигатора.

— Там, за очистительной станцией, — привстала с сиденья Варя.

Держалась она стойко. Солнце развеяло сумеречные мысли, безоблачное небо раскинулось над равнинами и урочищами. И не было ничего, кроме жёлтых полей и голубых небес; государственный флаг, с морщинкой серой трассы на полотнище.

Вовсю работал кондиционер; снаружи уже воцарился жаркий июльский день, и горизонт был подёрнут маревом.

Олег, почти коренной москвич, не уставал нахваливать пейзажи.

Автомобиль съехал с шоссе, поплыл по вертлявому притоку асфальтовой реки. О лобовое стекло расшибались бабочки. Ивы мели пыль густыми космами. Вдоль дороги созревали подсолнухи.

Олег вспомнил собственную юность, каникулы, уютную деревушку под Курском. Бабка пекла блины, дед учил управлять мотоциклом. И никаких чертей…

Рябиновка — от названия становилось сладко во рту, словно пригубил домашнюю настойку.

«Тойота» поравнялась с окраинными хатами, глинобитными, крытыми красной черепицей. Покатила по главной улице. Почтамт, сельпо, футбольное поле, тумба-постамент, раскрашенная этническим орнаментом.

— Ленина снесли, — сказала Варя. — А больше ничего не поменялось.

Деревня оказалась крупнее, чем Олег предполагал. И безлюднее. Мелькнул мальчуган за штакетником. Пастушка повела на луга коров.

— Все в города бегут, — сказала Варя, хмурясь.

Машина пересекла надёжный деревянный мост. На берегу быстрой речушки обосновались рыбаки.

Осока, сорняк, гнёзда аистов на телефонных столбах. Пёсья перебранка, звон цепи. Дальше дорога ныряла в балки и круто ползла по холмам. На противоположном своём конце улица ожила. Группа старух топталась у немытого УАЗика. Курил, сплёвывая в лопухи, белобрысый водитель. Сельчане, на вид пыльные, как головки подсолнухов, в глухих платьях и чёрных косынках, проводили иномарку подозрительным шушуканьем.

— Нам сюда, — Варя стиснула кулачки.

«Тойота» затормозила около оврага. Из распахнутой калитки звучали приглушённые голоса.

— Я с тобой, — сказал Олег.

Девушка вдохнула полной грудью и выдохнула.

— Знаю, любимый.

Сдержано, как подобает на похоронах, они поприветствовали старух. Те заворчали, здороваясь. Точно заскрипели колодезные в о роты.

Перед гостями простирался длинный двор. Олег взял спутницу за руку, и они пошли по примятой траве мимо сарайчиков, курятника, мимо задрапированного полиэтиленом трактора.

Тропка вела к большому, затенённому рябинами, дому. Дюжина старух и несколько старичков крутились у водружённого на колченогие стулья гроба. Варя сдавила крепче руку Олега, потом отпустила, зашагала к покойнице. Маланья лежала на шёлковых подушках, подставив выпуклые веки солнечным лучам.

«Смерть, — подумал Олег, — дело осеннее. Летом смерть нелепа, неуместна».

Варя взялась за бортик гроба, поправила без надобности косынку тёти.

Старушки притихли, посторонились. Посеменила к новоприбывшим худощавая женщина с чёрными усиками на верхней губе.

— Варвара!

Лицо Вари просветлело.

— Бабушка Оксана!

— Варвара, кровинушка, — женщина чмокнула Варю в лоб. — Маланья радуется, глядя с облачка на тебя. Як выросла, ба! Гарна яка! — Пальцы бесцеремонно ущипнули Варю за щёку. — А це — муж твой? — Бабушка Оксана причмокнула. — Красавец.

— Будущий муж, — уточнил Олег.

Стоя среди сельчан, он уловил едва ощутимый аромат, сладкий гнилостный запашок, и задался вопросом, пахнет это от живых старух, или от мёртвой, залежавшейся на жаре?

Жирные мухи роились над двориком, их отгоняла от покойницы очень толстая дама в бронзово-рыжем парике.

— Ох, Варвара, ты христосуйся с титкой, а Колю поклычу.

Варя наклонилась к гробу. Старухи следили, словно она была студенткой, сдающей экзамены, а они — строгими экзаменаторами. Олег косился на крыльцо дома. Прошла минута, и из сеней выбрался поджарый брюнет в костюме с чужого плеча.

— Ну, здравствуй, сестричка.

— Привет. — Не зная, куда деть руки, Варя накручивала на пальцы волнистые пряди. Улыбка искусственная, как интонации GPS-навигатора. С братом она не обнялась, не поцеловалась. Расстояние между ними вместило бы гроб целиком.

— Получила, стало быть, весточку, — сказал брюнет. — Я бабы Оксаны внучку попросил отыскать тебя.

— Познакомься, Коль, — Варя словно желала скорее переключить внимание брата на кого-то другого. — Мой жених…

— Примите соболезнования. — Олег пожал шершавую кисть мужчины.

На лбу Коли багровел необычный шрам, будто отпечаток птичьей лапы, пацифик без кружка.

— Принимаю, — Коля хлопнул в ладоши, — прощайтесь пока, я с водителем поговорю.

Варя, задумчивая, смотрела на покойницу, и Олегу хотелось прочесть её мысли. Подходили старухи, глядели, кивали, понимая о смерти больше городских, иногда что-то говорили мёртвой Маланье. Олег расслышал: