Ирина Матлак - Поющие пруды

>

А последняя, сделанная в июле девяноста пятого года оказалась еще страшнее:

«Я убила четверых. Завтра мы уезжаем из «Поющих прудов»».

Мой вчерашний прогул никто из учителей словно бы и не заметил. Мне не задавали вопросов, не требовали справки или записки от Майкла – не то сказывалась моя хорошая успеваемость, не то наличие спонсирующего школу папы.

Только Анжелика выразила свое недовольство тем, что я вчера пропала на весь день, и мы не прорепетировали защиту реферата. Честно говоря, накануне вечером я действительно отключила мобильник, желая абстрагироваться от всего внешнего мира и побыть наедине со своими мыслями и маминым дневником. О реферате я вообще забыла, но, к счастью, у нас и так уже было все готово. Поэтому с защитой мы сегодня справились на отлично. Василий Сергеевич – учитель истории, даже расщедрился на высший балл, что с ним случалось довольно редко.

После уроков ребята позвали меня позависать в «Водяном», но я отказалась, заметив неподалеку на парковке Егора. Тайны из нашего с ним общения я не делала, поэтому, попрощавшись с одноклассниками, направилась к нему. Идя, чувствовала прикованные ко мне взгляды, один из которых – самый пристальный, буквально прожигающий в моей спине дыру, явно принадлежал Даниле. Я даже непроизвольно плечами передернула, желая его сбросить.

Вот бы навсегда избавиться от этих «русальих чар» и связанных с ними сложностей…

Сегодня Егор снова был на своем двухколесном друге. Привычно усевшись позади и обхватив Егора за пояс, я не стала спрашивать, куда мы поедем – и без того знала, что он отвезет меня в лес. Джеку, слава богу, стало лучше и вчерашние неприятные события отошли на второй план. Возможно, в одиночку я бы в лес сейчас сунуться не рискнула, но с Егором было совсем не страшно.

В лес меня странным образом тянуло. Возможно, дело было в лесном озере, с которым я так или иначе была связана. А возможно, он просто нравился мне за то, что там я чувствовала себя по-настоящему свободной, не скованной никакими рамками. Там, в напоенном ароматами можжевельника и хвои мире, можно было быть самой собой. Егор прав: лес говорит. А еще он умеет слушать. Смолистыми запахами пробирается в мысли, наполняет легкие чистой свежестью и ветром уносит из сердца все печали.

Ноябрьский лес мне нравился особенно. В нем уже не было яркой осенней пестроты, зато присутствовала серовато-коричневая меланхолия. Он находился в полусне, укрывался лоскутным одеялом, сшитым из прелых почерневших листьев, и тихо напевал колыбельную, покачивая в такт верхушками скрипучих сосен.

Как и вчера, мы некоторое время провели у озера. Егор, достав скетчбук, что-то в нем рисовал, а я просто сидела на мостике, опустив ноги в воду.

Все-таки странно, что озеро – та самая Нора так успокаивала и умиротворяла, в то время как связанные с ним пруды в основном производили гнетущее впечатление. Мне вспомнилось, как я впервые опустила руку в пруд, находящийся неподалеку дома. Тогда я впервые почувствовала множество прикованных ко мне и скрытых в тумане взглядов. Впервые за долгое время испытала настоящий страх. Наверное, именно в тот момент я и стала там самым якорем, который притянул множество низших из «реверса» на «аверс».

– Что нарисовал? – спросила я у Егора, когда он сложил скетчбук обратно в рюкзак.

В это же время вспомнила о своем портрете, до сих пор лежащем в верхнем ящике моего стола.

– Так, наброски… – абстрактно ответил он и совершенно неожиданно предложил: – Пойдем ко мне домой?

– К тебе? – я почувствовала, как мои брови непроизвольно ползут вверх, отражая удивление. – Эм-м-м…

Легко разгадав мои опасения, Егор тут же их развенчал:

– Отец сейчас на обходе, вернется ближе к ночи, – он протянул мне руку и с усмешкой спросил: – Ну что, рискнешь сунуться в логово страшного черного стража?

Поколебавшись считанные секунды, я решительно взялась за протянутую руку и, поднявшись с места, иронично поинтересовалась:

– А ты не боишься приглашать в свой дом русалку, черный страж?

– Пока вижу здесь только человека, – быстро нашелся с ответом Егор. – До русалки еще нужно дорасти.

В этой небольшой пикировке победа явно осталась за ним, и я, неопределенно хмыкнув, направилась к брошенному на земле байку.

Из-за отложившегося в памяти образа папы Егора, мне почему-то представлялось, что и их дом будет соответствующим. Что он окажется затерянной в лесу сторожкой – покосившейся и неопрятной.

Но реальность сильно отличалась от картинки в моем воображения.

Дом оказался именно домом, а не сторожкой. И совсем не покосившимся, а даже наоборот. Он был одноэтажным, сложенным из добротного древесного сруба и встречающим гостей широкой террасой.

Изнутри он тоже оказался довольно симпатичным. Не считая ванной и кухни, здесь имелось три комнаты, одна из которой находилась в распоряжении Егора. Проходя через зал, я отметила слегка потертый клетчатый диван, на полу перед которым расстилалась волчья шкура, и старый телевизор, напоминающий квадратную коробку.

В комнате Егора царил творческий беспорядок. Да, пожалуй, именно так я бы назвала этот небольшой хаос.

На компьютерном столе лежал ворох рисунков, торчали листы бумаги и из большой, прислоненной к стене папке. В углу, за застеленной темным пледом кроватью, примостился самый настоящий мольберт, а у него – ящик с масляными красками.

– Извини, у меня тут вечно бардак, – взяв висящий на стуле свитер, Егор быстро запихнул его в шкаф.

Впервые мне доводилось видеть, как он испытывает некоторую неловкость.

– У тебя здесь уютно, – заметила я, ничуть не покривив душой.

Хотя я сама любила порядок, идеально вылизанные помещения, где все лежит на своем месте, всегда казались мне какими-то искусственными. Красивыми, но холодными и лишенными души картинками, которыми можно любоваться, но в которых некомфортно жить.

– Можно взглянуть? – я кивнула на разбросанные по столу рисунки.

– На самом деле, я для этого тебя сюда и позвал, – удивил Егор. – Хочу кое-что показать.

Достав из тумбочки небольшую флягу, он приблизился к столу, разворошил рисунки и выбрал один из них. Затем отодвинул лишние в сторону и, положив его на освободившееся место, жестом велел мне подойти ближе.

В отличие от многих других, этот рисунок был не карандашным, а акварельным. Это был летний пейзаж, на котором изображалась часть озера, лес и убегающая вдаль дорога. В картине прекрасно чувствовались настроение и свет. Она вся казалась пронизанной лучами солнца, проникающего сквозь кроны нарисованных деревьев.

Когда Егор открыл фляжку, я еще не поняла, что он собирается сделать. А когда из фляжки вдруг побежала вода, капая прямо на рисунок, я непроизвольно ахнула и едва машинально не оттолкнула Егора.