Зои Аарсен - Легкий как перышко [litres]

– Пойдем в мою комнату, – предложила она. – Родителей нет дома.

Мы поднялись на второй этаж и прошли мимо комнаты Аманды в конец коридора. Комната Миши была декорирована оттенками пурпурного, на полу лежал лавандовый ковер, а кровать была застелена темно-фиолетовым бархатным одеялом.

– Вы уже пользовались этой штукой? – скептическим тоном спросила Миша, когда мы сели на пол и Трей открыл доску.

– Да, – призналась я. – Только однажды, пытаясь связаться с тем, что устраивало беспорядок в моем доме. Мы уверены, что это Оливия ответила нам.

Миша что-то проворчала, наверное, удовлетворившись моим ответом. Было совсем еще не поздно (даже не время ужина), но за окном уже царила ночь, потому что солнце садилось рано – знак, что зима быстро приближается.

– Нужно выключить свет или типа того? – спросила Миша.

Трей кивнул. Выключив свет, Миша уселась между нами, и мы втроем положили кончики указательных пальцев на планшетку.

– Это страшно? В смысле, мне нужно сначала сходить в туалет? – серьезно спросила Миша.

– Ты должна объявить, что мы ищем Оливию. И просто скажи: «Здесь рады только добрым духам», – сказал Трей. В его голосе слышалось раздражение, вызванное ее легкомысленностью. Он оставался терпеливым и дружелюбным только ради меня.

– Ладно, – сказала она, делая глубокий вдох и повторяя за ним. Мы втроем молча и затаив дыхание опустились на колени. Наши пальцы лежали на неподвижной планшетке; мы ожидали, когда нас испугает резкое движение. Но все вокруг казалось неправильным. Слишком много шума и энергии жизни: из вентиляции доносился шорох потоков горячего воздуха, а на улице лаяла собака.

– Кажется, ничего не происходит, – заметила я. – Может, тебе стоит попробовать, Трей.

Я видела, что Трей подозревал то же самое, что и я, – дом семьи Портной просто был неподходящим местом для вызова духа, но он сдержался и произнес твердым голосом:

– Мы хотим поговорить с Оливией Ричмонд. Но здесь рады только добрым, не желающим зла духам.

Мы подождали еще минуту, и терпение Миши иссякло. Она села на пятки и сложила руки на груди.

– Это нечестно и смешно. Я не верю, что вы вообще раньше говорили с Оливией. И если вы солгали мне, это отвратительно.

Трей провел руками по волосам, и раздражение, кипевшее в нем с тех пор, как охранник остановил нас у ворот, наконец вылилось наружу:

– Мы действительно общались с Оливией, но, чтобы это сработало, все должны быть…

Внезапно планшетка, на которой оставался только мой палец, начала носиться по доске. Трей и Миша немедленно замолкли, глядя, как моя рука скачет из одного угла доски в другой. Внезапное движение и меня застигло врасплох – но, даже попытавшись убрать руку, я просто не смогла это сделать. Палец казался словно бы приклеенным к планшетке.

– Что происходит? – с ужасом в голосе спросила Миша. – Это шутка?

– Нет! Я не могу убрать руку! – воскликнула я. Страх в моем голосе убедил ее, что я не дурачусь. Планшетка остановилась на букве «Н».

– Ты видишь это, Трей? «Н».

Миша потянулась вперед в попытке положить палец обратно на планшетку, и Трей схватил ее за руку, останавливая.

– Не надо, – предупредил он.

Через мгновение планшетка снова дернулась, передвигая мою руку на «Е».

Потом «Л».

Потом «Ь», «З» и, наконец, остановилась на «Я».

Миша, удивившись, прижала руки ко рту. Ее глаза округлились.

– Нельзя что? – ахнула Миша. Я почувствовала, как ее ногти впиваются мне в правое плечо. – Нельзя играть с этой доской? Кэндис нельзя ехать на Гавайи? Нельзя пытаться связаться с Оливией? Нельзя мешать Вайолет?

Но планшетка ничего не уточнила. Мы молча наблюдали, как она протащила мой палец к «Б», «О», «Л», «Ь», «Ш» и, наконец, к «Е».

– Что происходит? Что это значит? Больше нельзя что? – взвизгнула Миша.

– Это Оливия? Мы говорим с Оливией? – в отчаянии спросила я доску.

Планшетка пугающе остановилась на «Нет».

Я сглотнула, готовясь услышать ответ на следующий вопрос.

– Мы говорим с Дженни? – планшетка лениво покружила по доске мучительно долгое время, прежде чем снова остановиться на «Нет». Я скорее испугалась, чем расстроилась, что мы не связались с моей сестрой. Мы уже дважды пытались с ней поговорить, и оба раза потерпели неудачу.

– Кто еще это может быть? – спросила Миша.

– Кто ты? – задал вопрос Трей.

Планшетка сдвинулась на несколько сантиметров к рисунку луны в верхнем правом углу доски, а затем остановилась.

– Луна? – спросила я. – Что это значит?

Во время долгой театральной паузы планшетка оставалась неподвижной, и я гадала, покинул ли нас дух, не попрощавшись. Но тут я почувствовала вибрацию под пальцами, как будто указка набирала энергию, как машина, двигатель которой заводят. Я с облегчением поняла, что могу убрать пальцы, и именно так и сделала, собираясь разрушить связь.

– Я не знаю, что происходит, – сказала я Трею и Мише, – она что-то делает.

Пластиковая планшетка в форме сердечка стала вращаться сама по себе, набирая скорость, пока не превратилась во вращающееся размытое колесо.

– Ох, – пробормотал Трей.

– Такое раньше случалось? – спросила Миша.

Прежде чем кто-то из нас успел ответить, планшетка соскочила с доски и полетела прямо в нее. Угодив острием Мише прямо в горло, она упала на пол. Мы с Треем в ужасе наблюдали за этим. Миша поднесла руки к шее, ее глаза широко распахнулись от удивления, но тут она поняла, что не ранена. Хотя планшетка ударила ее достаточно сильно, она не оставила на коже и следа.

И тут Миша прошептала:

– Знаете что, ребята? Больше не хочу играть.

Час спустя Уиджа уже лежала в коробке, а Миша злилась, что только мне удалось наладить хоть какую-то связь с духом.

– Это нечестно! Мы все пытались. Что в тебе такого особенного, что они хотят говорить только с тобой?

На это у меня не было ответа. Меня тоже не радовало, что дух выбрал меня счастливым получателем его сообщений. Особенно потому, что связавшийся с нами дух не был Оливией – а это означало, что во всем этом были замешаны и другие духи, которые так или иначе знали что-то обо мне, хотя я понятия не имела о значении луны, о котором они пытались мне сообщить.

– Может, это из-за… ну, ты понимаешь… – нахмурилась Миша, словно я должна точно знать, на что она намекает. – Твоя сестра. Может, она – что-то вроде проводника между нами и ими. Возможно, духам на той стороне легче связаться с тобой, потому что она там, с ними. – Она резко замолчала, прежде чем успела сказать, что идентичные близнецы рождаются из одной яйцеклетки. Так как моя семья формально принадлежала к католичеству, я краем уха слышала о спорах по поводу того, общая ли у близнецов душа или нет – поскольку католики считают, что душа формируется в момент зачатия. Если это правда, то половина моей души (часть Дженни) мертва. Такое логическое заключение пугало меня, но также предполагало, что каждый идентичный близнец, умерший раньше брата или сестры, мог внезапно стать порталом для посланий из загробной жизни. Бредово, но из всех объяснений, почему Оливия поселилась в моей комнате и почему доска Уиджа лучше всего работала со мной, это казалось самым вероятным.