Стефани Майер - Солнце полуночи [litres]

Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, она отложила книгу в сторону и перекатилась на спину. И закатала рукава, открывая солнцу руки выше локтей.

Почему не что иное, как семейная история, вызвало у нее такую реакцию? Еще одна загадка. Я вздохнул.

Она лежала совершенно неподвижно, только один раз отвела волосы от лица. Они раскинулись веером вокруг ее головы – река каштанового оттенка. Одно движение руки, и она опять замерла.

При свете солнца она выглядела воплощением безмятежности. Что бы ни потревожило ее душевный покой, теперь оно улетучилось. Дыхание замедлилось. Прошло несколько длинных минут, и ее губы задрожали. Она что-то бормотала во сне.

Меня охватили неловкость и раскаянье. Потому что мой нынешний поступок, строго говоря, не относился к хорошим , хоть и не был настолько плох, как мои еженощные визиты. В сущности, сейчас я не вторгался на чужую территорию – дерево росло на соседнем участке – и не совершал более тяжких преступлений. Но я же знал: с наступлением ночи я опять сделаю то, что заслуживает осуждения.

Даже сейчас меня тянуло нарушить границы. Спрыгнуть на землю, бесшумно приземлиться на цыпочки, подкрасться к ее уголку, освещенному солнцем. Просто чтобы быть к ней ближе. Расслышать ее слова, будто она шепчет их для меня.

Меня удерживали от этого поступка отнюдь не мои ненадежные нравственные принципы, а мысль о том, что сам я окажусь на солнце. Даже в тени моя кожа казалась неестественной, похожей на камень, и мне не хотелось видеть Беллу и себя бок о бок под ярким светом. Различия между нами уже были непреодолимы и достаточно мучительны даже без этой картины, возникшей у меня в воображении. Можно ли выглядеть карикатурнее, чем я в этом случае? Мне отчетливо представилось, в какой ужас она придет, открыв глаза и увидев меня рядом.

– М-м-м… – застонала она.

Я вжался спиной в ствол дерева, прячась в густой тени.

Она вздохнула.

– Мм.

Я не опасался, что она проснется. Ее сонный лепет был приглушенным и грустным.

– Эдмунд… а-ах.

Эдмунд? Мне снова вспомнилось то место в книге, на котором она бросила читать. Как раз когда в ней первый раз был упомянут Эдмунд Бертрам.

А, так она видит во сне вовсе не меня, осознал я, падая духом. Ненависть к себе вспыхнула с новой силой. Ей снятся вымышленные персонажи. Может, не только сейчас, но и всегда она спит и видит одного лишь Хью Гранта в шейном платке. Плакало мое самомнение.

Ничего разборчивого она больше не сказала. День продолжался, а я, снова чувствуя себя беспомощным, смотрел, как солнце медленно спускается по небу и тени подползают к ней по лужайке. Хотелось отогнать их, но наступление темноты, само собой, было неизбежным; вскоре тени завладели ею. Когда свет угас, ее кожа стала такой бледной – призрачной. Волосы снова потемнели, по сравнению с белым лицом казались почти черными.

Наблюдать эти перемены было жутковато – казалось, сбываются видения Элис. Успокаивало лишь ровное сердцебиение Беллы, без этих звуков происходящее выглядело бы страшным сном.

Когда домой вернулся ее отец, я вздохнул с облегчением.

Я почти не слышал его, пока он вел машину по улице к дому. Легкое недовольство… в прошлом, осталось от рабочего дня. Ожидание вперемешку с голодом – видимо, с нетерпением ждет ужина. Но его мысли были настолько тихими и сдержанными, что я не знал точно, прав ли я. Уловить удавалось только самую их суть.

Интересно, как звучат мысли ее матери, благодаря какому сочетанию генов она получилась настолько уникальной.

Белла сразу проснулась и рывком села, едва шины отцовской машины зашуршали по мощенной кирпичом подъездной дорожке. Огляделась, явно озадачилась, обнаружив, что уже стемнело. На краткий миг ее взгляд был направлен в сторону тени, где прятался я, потом она быстро отвела глаза.

– Чарли? – негромко позвала она, все еще вглядываясь в деревья, окружающие маленький двор.

Хлопнула дверца машины, Белла вскинула голову. Потом порывисто вскочила, подхватила одеяло и книгу и бросила еще один взгляд в сторону деревьев.

Я перебрался на дерево поближе к заднему окну тесной кухни и стал слушать, как проходит их вечер. Интересно было сравнивать слова Чарли с его приглушенными мыслями. Его любовь к единственной дочери и беспокойство за нее ошеломляли, но общался он с Беллой буднично и немногословно. Большую часть времени они сидели в дружеском молчании.

Слушая, как Белла рассказывает о том, что собирается съездить завтра вечером в Порт-Анджелес вместе с Джессикой и Анджелой, пройтись по магазинам, я корректировал собственные планы. Держаться подальше от Порт-Анджелеса Джаспер своих гостей, Питера и Шарлотту, не просил. И хотя я знал, что недавно они насытились и не собирались охотиться нигде вблизи нашего дома, решил приглядеть за Беллой на всякий случай. Ведь где-нибудь поблизости всегда есть нам подобные. Не говоря уже обо всех грозящих людям опасностях, о которых прежде я не задумывался.

Я услышал, как она беспокоится, что отцу придется самому готовить ужин, и улыбнулся: мое предположение подтвердилось, опекун в этой семье она.

А потом я ушел, зная, что вернусь, когда она будет спать, и пренебрегу всеми этическими и нравственными доводами против этого поступка.

Но в личное пространство Беллы я вторгаюсь не для того, чтобы подглядывать за ней. Я здесь, чтобы охранять, а не плотоядно пялиться на нее, как наверняка поступил бы Майк Ньютон, будь он достаточно ловким, чтобы лазать по деревьям. Я не повел бы себя по отношению к ней так возмутительно и пошло.

Я вернулся к себе, не застал дома никого и ничуть не огорчился. Сейчас мне не хотелось выслушивать растерянные или пренебрежительные мысли, в том числе сомнения в здравости моего рассудка. На столбе, поддерживающем лестничную площадку, Эмметт оставил мне записку.

« Футбол на поле у Рейнира – а? Давай? »

Я нашел ручку и написал под его словами «извини». В любом случае даже без меня команды были равноценны.

В кратчайшей охотничьей экспедиции я довольствовался мелкой и довольно мирной живностью, по вкусу уступающей хищникам, потом переоделся и бегом вернулся в Форкс.

Этой ночью Белла спала беспокойно. Металась под одеялом, выражение ее лица становилось то тревожным, то сиротливым. Я задумался о том, какие кошмары ее преследуют… и вдруг понял, что мне, пожалуй, лучше о них не знать.

В ее бормотании я различал лишь пренебрежительные отзывы о Форксе, произнесенные мрачным тоном. Только однажды, когда она выдохнула «вернись», ее ладонь дрогнула и открылась жестом бессловесной мольбы, у меня появился шанс предположить, что она, возможно, видит во сне меня.

Следующий учебный день, последний , который я по милости солнца провел в заточении, в целом прошел так же, как предыдущий. Похоже, Белла приуныла еще сильнее, чем вчера, и я задумался, не откажется ли она от своих планов – она была явно не в настроении. Но она же Белла, так что наверняка поставит удовольствие друзей выше собственного.