Робертсон Дэвис - Убивство и неупокоенные духи [litres]

Никто, кроме перечисленных, самых ближних доверенных лиц, не должен был знать, что происходит, но, конечно, знали все – ибо продавцы аптек, куда Уильям ходил за снадобьем, рассказали там и сям, разумеется, в строжайшем секрете. Чтобы ни гугу. Мещанская жизнь еще и потому так невыносима, что в ней на самом деле невозможно ничего скрыть.

И так Мальвина дожила до двадцати восьми лет – спокойная, полная достоинства мисс Макомиш, такая активная и всеми любимая прихожанка; особенно хорошо ей удавалась организация различных представлений. Еще Мальвина пела. У нее было контральто, и именно благодаря пению она познакомилась с Родри Гилмартином. Далеко не сразу их дружба достигла момента, когда Мальвина, преодолевая страх, осмелилась пригласить Родри к себе домой.

Родри пользовался популярностью среди людей, увлекавшихся пением, – у него был хороший природный тенор. Конечно, были у него и свои недостатки – он всего лишь подмастерье печатника, и к тому же его семья приехала из страны, которую многие до сих пор именовали Старой Родиной, на памяти нынешнего поколения, то есть, по меркам старого онтарийского городка, практически вчера. Голландская прослойка, костяк лучшего общества в городке и во всей округе, знала, что эта Старая Родина – вовсе не их родина, которую они все еще помнили даже через двести лет после того, как покинули Амстердам, Роттердам, Гаагу. Пусть они встали на сторону британцев во время той прискорбной революции, пусть им пришлось бежать в Канаду, но для них англичане все еще были подозрительным народом: иностранцы, у которых все не как у людей. Поэтому растущая симпатия между хорошей девушкой-голландкой (с небольшим пороком в виде отца-шотландца, но все же до такой степени голландкой, что шотландскую кровь можно не считать) и каким-то безродным типом, только что с корабля, не встретила сочувствия у горожан.

Мальвина по обычаям того времени была близка к отчаянию: ей только что перевалило за тридцать, а с этого момента женщина становилась патентованной старой девой. В душе у нее творился раскол: конечно, она почитала отца своего и мать свою, но видела от них мало уважения в ответ и из-за них была обречена всю жизнь корпеть в конторе; она не то чтобы жаждала выйти замуж и родить детей, но определенно не хотела становиться старой девой. У нее были кое-какие романтические представления о любви, почерпнутые из романов и пьес, в которых играла мисс ван Кортленд, ее кумир; но сама она еще ни разу не испытывала любви и не видела никаких мало-мальски привлекательных ее проявлений в жизни других людей. Раздираемая этими конфликтующими идеями, она и влюбилась в Родри Гилмартина.

Он был хорош собой, щегольски одевался, по моде того времени и места носил элегантные усы, уложенные со специальным воском – не зачесанные в виде нелепой стрелы из волос, но со скромными заостренными кончиками. Он душевно пел популярные в то время баллады Фреда Э. Уэзерли и Ги д’Ардело и еще один романс, более старый:

против которого Мальвина устоять не могла никак.

Он разговаривал. Он не произносил длинные скучные тирады о японской войне, в отличие от Уильяма Макомиша. Он не перемолачивал старую солому, как мамочка с Тетей. Он говорил о по-настоящему интересных вещах – книгах, музыке, приходских пикниках, велосипедных гонках и, конечно, о театре (он видел игру самого Генри Ирвинга, чей актерский талант поразил его до глубины души). И что было лучше всего, он шутил. И еще он допускал ужасные оплошности в обществе.

Как-то в воскресенье, за полуденным обедом в семье Макомиш, он спросил:

– Мистер Макомиш, а вы не думали заняться приставными лестницами? Эд Холтерман процветает, а он, насколько я знаю, только приставными лестницами и занимается.

Тогда дела семьи уже пришли в сильный упадок; по сути, она держалась на плаву лишь за счет жалованья трех дочерей, ибо Уильям не получал никакой работы несколько месяцев, а нормально работать не мог уже года два. Он постоянно задыхался от астмы и несколько раз в день искал облегчения в инъекциях. За столом он в основном сидел с остекленевшими глазами и размазывал вилкой по тарелке еду, собирая ее в кучки. Но этот исполненный лучших намерений совет от англичанина (разумеется, Макомиши считали, что он только притворяется валлийцем) после того, как Уильям что-то сказал о нынешней редкости заказов на строительство, пробудил в нем ярость шотландского горца.

– Вы что, предлагаете мне опуститься до уровня паршивого плотника вроде Эда Холтермана? Делать приставные лестницы? Мне, воздвигнувшему Церковь Благодати? Мне, который закончил ее, когда архитектор поднял лапки кверху? Мне, который построил половину лучших домов в этом городе? Вы не знаете, с кем говорите, молодой человек. Похоже, вы не знаете, кто я такой.

А потом удушье, бледность и отступление в спальню – все сидящие за столом знали зачем, но никто не осмелился назвать это вслух.

Гилмартин рассыпался в извинениях, но мистер Макомиш их не услышал, а миссис Макомиш приняла в мрачном молчании. Конечно, никто не посмел выйти из-за стола, пока миссис Макомиш не допила последнюю из бесчисленных чашек крепкого чая. Когда наконец было позволено встать, само собой подразумевалось, что девочки должны мыть посуду. Вирджиния и молчаливая фигура – Тетя – удалились в заднюю гостиную, чтобы с удовольствием перемолотить свежую солому: разумеется, им следовало выслушать и обсудить Тетино мнение по поводу неудачного замечания Родри Гилмартина. Он, похоже, на Мальвину нацелился? Если хочешь знать, я думаю, он слишком много говорит. Сколько он уже околачивается вокруг вас? Года два? И когда он намерен растелиться – если вообще намерен?

Тетя ныне жила одна. Пять лет назад Дэниел Бутелл вышел из дома с саквояжем, и с тех пор от него не было ни слуху ни духу. Даже открытки не прислал. Но приданое Тети осталось у нее, и она «кое-как перебивалась», постоянно с гордостью об этом упоминая. В конце концов, как часто говорила Вирджиния во время этих бесед, от Дэна никто ничего лучшего и не ждал. Он женился на Синтии ради приданого, но она оказалась ему не по зубам, слава богу. Что она вообще в нем нашла?

Мальвина и Гилмартин, как обычно, удаляются в переднюю гостиную, откуда они хорошо видны миссис Макомиш и Тете. Тихо побеседовав, они выходят на прогулку. Именно на этой прогулке Родри делает Мальвине предложение, и она соглашается. Выражаясь языком того времени, он растелился.

Так что теперь? Замужество? Мальвина выйдет замуж ? Это не укладывается в голове. Она выйдет замуж, когда семья так бедствует и нуждается в ее заработке? Выйдет замуж, когда папочка так болен и ему нужны деньги на лекарство? Выйдет замуж и бросит мамочку, которая переносит бог знает какие издевательства от папочки, когда он сам не свой? Больней, чем быть укушенным змеей [33] Ср.: «Больней, чем быть укушенным змеей, иметь неблагодарного ребенка» (У. Шекспир. Король Лир. Акт I, сц. 4. Перев. Б. Пастернака). , произносит миссис Макомиш в полной уверенности, что цитирует Писание. Неужели Мальвина не насмотрелась на брачную жизнь, вопрошает Тетя, которая теперь считает себя большой специалисткой по вопросам семьи и брака. Что же до сестер, Каролины и Минервы, они в ужасе: если Мальвина уйдет, они вдвоем не справятся с мамочкой и папочкой. Не говоря уже о деньгах. Выйти за англичанина? Исключено.