Робертсон Дэвис - Убивство и неупокоенные духи [litres]

– Уилл, ты никогда не думал вступить в общество Странных друзей? [31] Странные друзья (Oddfellows) – общество взаимопомощи по типу масонского, основано в Англии, известно с 1730 г.

– С какой стати я стану якшаться с этим коленом Манассииным? [32] Колено Манассиино – одно из десяти так называемых потерянных колен израильских, родов, которые после гибели Северного Израильского царства попали в ассирийский плен, и следы их потерялись. Здесь употреблено в значении «пропащие, никчемные люди».

– Ну а в масоны? Я могу тебя рекомендовать, только скажи.

– Ты же знаешь, я не люблю тайных обществ. Мне нечего таить.

– Да ладно тебе! Это просто чтобы собираться без женщин. После заседания мы с ребятами отлично проводим время. В иные ночи веселимся, пока последнюю собаку не повесят.

Это выражение происходит от Праздника белой собаки, церемонии, что время от времени проводят местные индейцы могаук; чужих они на праздник не допускают, но по городу ходят слухи, непременно скандальные и позорящие все племя, в том числе – что на церемонии приносят в жертву белую собаку. Никто не знает, как именно и зачем, но каждый строит свои предположения.

– Чего это я буду водиться с Джемом Харди, Бобом Холтерманом и всей ихней шайкой? Пускай себе ходят в белых фартуках да валяют дурака.

– Там иногда очень весело. Мне случалось присутствовать на заседаниях, которые потом продолжались у Кейт Лейк. Уилл, ты хоть раз бывал у Кейт Лейк?

– Разумеется, нет. Как тебе только в голову пришло?

– Да ладно, там во многом невинно. Кейт хорошо поет.

– Могу себе представить.

– Уилл, ты слишком правильный. Надо время от времени спускать себя с цепи. Слушай, я на прошлой неделе ездил в Детройт по делам, а вечером пошел смотреть ревю, «Гвардия Маллигена в Атлантик-сити». Какие девочки там выступают! Их куча, и все до единой хорошенькие. Я купил несколько открыток. Вот, посмотри.

– Ты прекрасно знаешь, что я не одобряю тиятры.

– Ну ладно, тогда вот тебе другие, не из тиятра. Я их купил пару недель назад у разносчика конфет в поезде. Видал когда-нибудь такое?

На открытках – пухлые девицы с наигранно невинным и одновременно манящим видом. Все они голые, некоторые – в черных чулках.

– Дэн, убери сейчас же. Не хочу на это смотреть.

– Ну же, Уилл! Еще как хочешь. Этот наборчик обошелся мне в пять долларов, – шепчет Дэн. – Шесть способов делать Это. Ты знал, что так можно?

– Стыдись, Дэн Бутелл! Ты женатый человек!

– Знаешь, Уилл, не так уж я и женат. Мне особо не дают. Синти говорит, что это гадость – даже между мужем и женой. А тебе этого перепадает, а, Уилл? Эй, куда ты! Слушай, не злись! Подожди меня!

Дэн задел Уилла за живое, поскольку Уиллу этого действительно не перепадает. Представления Вирджинии о семейной жизни почерпнуты непосредственно от Тети: это гадость даже между мужем и женой. А то, что она ведет к появлению детей – а мужчина имеет право требовать от женщины детей, каким бы мерзким ни было их зачатие, – лишь свидетельствует, что пути Господни неисповедимы. Впрочем, порядочная женщина порой задается вопросом: о чем вообще думал Господь, устраивая это таким образом? Он хотел ввести мужчин во искушение, объясняет Тетя. У самой Тети детей нет – по самой уважительной причине, какая только бывает.

Мужчина в браке имеет определенные права, и Уильям часто напоминает об этом жене. Их телесные совокупления нечасты, а после рождения Минни и вовсе прекратились. Но в теле Уильяма – крепкого костлявого горца – желание все еще живо. Между супругами часто происходят такие сцены: он предлагает (не умоляет, ибо с какой стати мужчине умолять о том, что положено ему по праву?), она презрительно отказывает. Уильям не прибегает к силе, но порой задумывается о том, что готов убить жену.

Желание терзает его. Последняя сцена – через два года после рождения Минни – коротка и мучительна.

Я вижу ее полностью, не в силах отвести глаз от экрана, как бы мне этого ни хотелось. Я обречен смотреть. Несчастливая пара готовится ко сну. Оба в ночных рубахах. Прежде чем лечь, Вирджиния присаживается над горшком – супруги, не стесняясь, отправляют эту нужду друг при друге. Глядя на жену, Уильям распаляется желанием, ибо одна из его причуд заключается в том, что такая поза его чрезвычайно возбуждает. Вирджиния начинает расчесываться – каждый вечер она обязательно делает сто взмахов щеткой, вчесывая лавровишневую туалетную воду, которую использует как бальзам для волос. Муж подходит к жене, протягивая руки для объятия. Она видит его в зеркале – видит, как комично оттопырился перед его рубахи. Жена поворачивается, злобно кривясь, и бьет его по пенису эбеновой ручкой щетки для волос – возможно, сильнее, чем намеревалась. Он не издает ни звука, но отступает, согнувшись пополам от боли и оберегая ушибленное место. Это последний эпизод сексуальной активности в семье Макомиш.

Так выразился английский поэт, который, возможно, не признал бы за людьми вроде Макомишей права на благородные чувства. Но знай он о людях больше – а ведь он знал о них порядочно, – он бы знал и то, что отвергнутый мужчина грозен не менее женщины.

С этого момента Уильям воспылал гневом. Гневом в лучшем случае молчаливым, неусыпным, но от него усиливалась астма, древний враг, и Уильям обращался за помощью к морфию, а после морфия гнев обретал голос и вещал громко и долго. Часто бывало так, что Уильям осыпал супругу злобной бранью, и пока он бушевал, она сидела молча – воплощенная фигура безмолвного мученичества и ненависти к мучителю.

В своих тирадах Уильям вовсе не упоминал про секс – еще чего не хватало, – но всячески поносил холодную, лишенную любви жену, а то, чего не мог сказать вслух про нее, говорил в адрес Тети.

Бедная миссис Макомиш! Просто невероятно, какие мучения она терпит! Чтобы дошло до такого – чтобы так обращались с женщиной из хорошей семьи, урожденной Вандерлип! И чтобы она все сносила без единого слова! Разумеется , она говорила со священником, преподобным Уилбуром Вулартоном Вудсайдом, и он дал ей советы, какие мог – то есть банальные и глупые. Разумеется , она говорила со своим братом, доктором, и он покачал головой и сказал, что потребность в лекарстве стала у ее мужа пристрастием, а ему, доктору, известны ужасные последствия такого пристрастия. Он подарил сестре серебряный заварочный чайник и сахарницу, что не очень помогло. Разумеется , она говорила с Тетей, которая заявила, что всегда подозревала в Уильяме Макомише дурную кровь и очень жалеет, что не высказалась громче против этого брака до того, как он свершился. Но даже лучшие из нас не могут знать, что лучше для других, а Вирджи не желала понимать намеков. Что ж, она сама постелила себе постель и теперь, по мнению Тети, обязана в ней лежать.