Керстин Гир - Третий дневник сновидений [litres]

– Ладно, получится в следующий раз, – успокоила я его. – Если ты позаботишься о безопасности.

Глаза Генри блеснули, но, прежде чем он смог ответить, Эми потребовала, чтобы я ещё раз поцеловала на прощание её зверюшек. С крокодилом это было трудновато, и я просто чмокнула его в нос.

– Не показывай язык, Герби! – велела я строго. – Это тебе не идёт. Мы только что познакомились.

Эми захихикала, а глаза Генри блеснули чуть сильней.

– Ну вот, хотя бы один своё получил, – сказала я.

– Мы увидимся ещё у миссис Хан… в штаб-квартире, – напомнил Генри. – Может, там будет немного… спокойнее? И я тоже получу своё?

Да, всё было почти о’кей.

Если бы мне удалось попасть к миссис Ханикатт. У Анабель вид был такой, будто она может ещё многое поведать.

– Чего я не понимаю, так это почему вы не договоритесь обо всём в собственных снах, – заметила она.

– Ну, тебе бы многое хотелось узнать! – усмехнулась я, пытаясь изобразить такую же улыбку превосходства, как у неё. Хотелось бы верить, что в сны миссис Ханикатт за нами никто не может последовать, до тех пор пока не знает, кому принадлежит эта дверь и не получит ее личную вещь.

Наши собственные двери были надёжно защищены и располагались ближе. Маловероятно, что Анабель, Артур и все их тёмные силы смогут проникнуть в наши сны.

С другой стороны, подсознание нигде не бывает таким властным, как в собственных снах, поэтому я была очень рада, что свою штаб-квартиру мы устроили не у меня, где каждые десять минут из картинки мог неожиданно появиться чау-чау по имени Расмус.

Анабель наклонила голову и посмотрела на меня с любопытством:

– Но вы, наверно, уже… близки… да? Не допускать никого в свою душу – это типично для Генри. Вопрос: мешает ли это тебе или кажется сексуальным?

Если честно, и то и другое. Но Анабель это действительно не касалось. Я задумалась, объяснять ли ей разницу между леопардом и ягуаром. Но решила действовать прямо.

– Тебе хочется что-то знать или просто впрыснуть яду? – спросила я и посмотрела на наручные часы, которые как раз в эту секунду появились по правилам драматургии у меня на запястье. – Я спешу.

Анабель опять улыбнулась:

– Да, в самом деле? Ужас, как быстро идёт время.

Увы, это правда. Ужасней всего, что время идёт быстро, когда этого не хочется. И наоборот. Вся прошлая неделя для меня словно пронеслась, та самая неделя, которая Персефоне, наверно, показалась самой длинной в её жизни. Хотя эти семь дней оказались лучше, чем я боялась. За что стоит благодарить Леди Тайну с её непристойными подробностями о «лимонадном пятне» на брюках Мэйзи Брауна.

– Не важно, было ли плохо то, что я сделала, не важно, как на меня все смотрят, судачат и делают глупые замечания. Намочить штаны в любом случае хуже всего, – говорила Персефона.

Я не стала уточнять, что Мэйзи, если история достоверна, намочил штаны лишь из страха перед Персефоной. Я была рада, что она оказалась так смела, и удивлялась, как она свободно ходила по школе, хотя могла бы втянуть голову в плечи и спрятаться дома, пока история не порастёт былью. Надо отдать Персефоне должное – у неё была гордость. Когда она морщила нос и откидывала назад волосы, кто-то готовый отпустить в её адрес пошлое замечание, невольно его проглатывал. И с тем, что она значилась в списке Сэма-Стыдись, глупого братца Эмили, тоже хорошо справлялась.

– Всё жёстко. Но если он не носит футболку с моим именем, это я переживу, – заверила Персифона.

Кстати, об именах. У этой истории был побочный положительный эффект: Джаспер наконец усвоил все имена Персефоны. Всю неделю он называл её правильным именем, хотя не всегда дружелюбно, что Персефона в нынешней ситуации не могла не оценить. Джаспер относился к ней лучше, чем к её сестре Пандоре, которой вся история с платьем была неприятна и которая с Персефоной больше не разговаривала.

У нас дома, напротив, напряжённость прошла. Флоранс и Грейсон, похоже, закопали топор войны, Рыся занялась каким-то благотворительным турниром по гольфу и оставила нас в покое, а Лотти – Лотти пекла.

В понедельник были большие сочные пирожные «Мадлен», во вторник – семь разных сортов макарони, один лучше другого, в среду мы угощались лимонными пирогами, каких ещё не было на свете. Только в четверг, когда нам были предложены хрустящие круассаны с маслом, мне пришло в голову, что всё это французские лакомства. И когда в пятницу Лотти поставила на стол маленькие пирожки, воскликнув: «Voilà, mes enfants! Cannelés bordelais. Bon appetit!» [30] Вот, дети мои! Бордоские пирожки. Приятного аппетита! (фр.) – ее явно вдохновлял Паскаль, планировщик свадеб. Она вовсе не считала зловещим его натянутый смех, он был так же очарователен, как его акцент. Назначенная на роль свидетельницы (которую мама наделила правом распоряжаться церемонией), она уже не раз связывалась с ним по телефону, а на следующей неделе у неё была назначена встреча с флористами. Лотти, конечно, не хотела признаваться, что французская фаза в её кухонных делах как-то связана с Паскалем. Но табличка: «Закрыто из-за любовных забот» на двери её снов исчезла, а вместо неё появилась другая: «Не жди чудес – живи сейчас», что заметила не только я, но и Грейсон. Слишком поздно он осмыслил собственное обещание поженить своего дядю с Лотти.

– А как теперь у тебя с Чарльзом? – спросил он вчера, когда Лотти как раз начала замешивать тесто для французских багетов, напевая при этом: «Где же ты, мой любимый?» – Думаю, вы нравитесь другу другу.

– Конечно, – ответила Лотти. – Я считаю Чарльза лучшим зубным врачом.

– Вот как…

С Чарльзом было не лучше, даже Грейсону пришлось это признать. Фраза «я считаю его лучшим зубным врачом» могла возглавить список самых неромантичных, избавляющих от иллюзий высказываний, какие когда-либо произносились, разве что после «давай останемся друзьями».

Но Грейсон ещё не хотел сдаваться.

– С планировщиком свадеб не так плохо, – сказал он. – Конкуренция стимулирует бизнес. Многие люди сознают, чего они хотят, когда уже поезд ушёл.

Он имел в виду Эмили. На этой неделе я дважды видела, что она стоит перед дверью снов Грейсона, забрасывая бедного Фредди цифрами, называя его дурачком и болваном, потому что он не хотел её впускать.

Наблюдать за этим в конце недели было одно удовольствие. Обычно я бо́льшую часть времени занималась тем, что недоверчиво оценивала проходивших мимо людей. Почти каждый из них, не зная, что Артур запрограммировал их на моё убийство, мог столкнуть меня в школе с лестницы или ударить набивным мячом… Каждую минуту мне на ум приходили новые способы убийства. Может, Артур наблюдал за мной издалека и получал королевское удовольствие, видя, как часто я оглядываюсь и съёживаюсь.