Рене Ахдие - Падший [litres]

– Ты умеешь драться? – спрашиваю я у Арджуна, когда мы делаем последний поворот на Rue Dauphine [82].

– Занимался боксом в университете, – говорит он. – И я неплохо управляюсь со штукой под названием «багх нагх» [83].

– А это что такое?

– Если придется драться, увидишь.

Я кошусь на его безупречный костюмчик и спрашиваю:

– У тебя что, сейчас при себе есть оружие? – Я удивленно изгибаю брови.

– Дамы тоже удивляются.

– Твою ж мать, – бормочу я, смеясь.

Две юные особы проходят мимо нас, держась под руки. Как только они исчезают вдалеке, мы замираем у непримечательной голубой двери справа от нас, знак наверху мирно покачивается на вечернем ветру. Золотыми буквами на ней выписано одно-единственное слово: «Parfum».

Дурманящая смесь запахов окружает узкое здание: розовая вода, древесный уд, пионы, диптерикс, сандал и ваниль. Другой слой запахов таится под ними – что-то более тяжелое, более острое. Травы и горящий ладан. И тающий воск с примесью крови.

Колокольчик над дверью звенит, когда Арджун толкает голубую створку.

Сам магазинчик длинный и узкий, как многие аптекарские салоны в центре французского квартала. Вдоль стены слева от нас тянутся бесконечные полки, многие из них заставлены крошечными пузырьками с духами, а также кусками мыла и саше с сушеными цветами. Также слева, на маленьком табурете, сидит молодая женщина с кожей фарфорового цвета, такой же бледный солнечный зонтик лежит возле ее юбки с цветочным узором. Ее рукав закатан и рука обнажена, чтобы было удобно проверять, как раскрываются на коже разные ароматы. Вены на ее запястье пульсируют в такт с ее бьющимся сердцем.

Если бы она только знала, что для вампира вроде меня это самый приятный аромат из всех.

Я отвожу глаза и сглатываю. Спустя почти что два месяца жажда крови по-прежнему затмевает почти все мои чувства. Из-за этого я опасаюсь охотиться без сопровождения кого-либо из своих сородичей.

– Bonne nuit [84], джентльмены. – Девушка, проводящая эксперименты с ароматами, поднимается на ноги. – Чем я могу вам помочь?

Когда я выхожу под свет газовой лампы, ее лицо искажается, она меня узнает. А затем надувает губы.

– Себастьян Сен-Жермен, – говорит она, и хмурая морщинка появляется у нее между бровями.

Мои глаза округляются.

– Элуиз?

Она подходит к нам, придерживая подол своей цветочной юбки. Изящный шарфик у нее на шее повязан точно так же, как у ее матери, уголки подобраны треугольником.

Элуиз дергает подбородком, подзывая нас к задней части магазина. Мы проходим за шторы в темноту, и она разворачивается с явным недовольством.

– Так это, получается, правда? – спрашивает она. – Ты стал созданием, чья сущность погубила твою матушку.

Что-то мерцает во взгляде ореховых глаз Арджуна.

– Совсем не обязательно…

– Cillaté [85] Замолчи (исп.). , сынишка феи, – обрывает его Элуиз. – Сейчас ты в моем доме.

Негодование наполняет мою грудь, но я заставляю себя посмотреть на нее с насмешкой.

– Вижу, мало что изменилось с тех пор, как мы были детьми, Элли.

– Не называй меня так. – Она делает шаг мне навстречу. – Ты потерял это право, когда твоя семья перестала общаться с моей десять лет назад, несмотря на все то, что мы делали для вашего вида на протяжении многих лет.

Я делаю шаг назад, чувствуя себя не в своей тарелке от ее враждебности.

– Мне сказали, сегодня моему виду здесь рады. Но если это не так, то…

– У меня нет разногласий с твоим видом. Мои разногласия лично с тобой. Если моя мать рада тебе, это не значит, что и мне приятно видеть твою наглую рожу. – Верхняя губа Элуиз пренебрежительно кривится.

– Ты не выносишь даже моего присутствия?

– Claro [86] Именно (исп.). , и пускай теперь ты даже красивее, чем когда был ребенком. Это и правда неприемлемо. У мужчин не должно быть таких ресниц. Это просто непристойно.

Арджун смеется, и Элуиз одаривает его испепеляющим взглядом.

– Тебе должно быть стыдно, – говорит она, скрещивая на груди руки. – Разве ты не из Сильван Уайль? Как ты стал прислугой Сен-Жермена?

Этириал бледнеет от ее оскорбления. Редко удается увидеть неприкрытую эмоцию на лице Арджуна.

– Мне нравится его стиль, – говорит Арджун.

– Другими словами, он хорошо тебе платит. И я полагаю…

– Элуиз. – Другой голос доносится с лестницы, расположенной в дальнем углу плохо освещенного помещения. – Es suficiente [87].

– Si, mamá [88] Да, мама (исп.). , – отвечает Элуиз, не оборачиваясь.

Валерия Генри подходит к нам, кладя руку на плечо дочери, чтобы ее успокоить. От нее пахнет свежесрезанными травами и овощами, а темная кожа словно светится в полумраке.

– Приятно видеть тебя вновь после стольких лет, Себас, – говорит Валерия.

Лишь Валерия и моя мать называли меня Себасом. Слышать это имя вновь все равно что получить удар в грудь.

С усмешкой на губах Валерия поворачивается к дочери:

– И будь уверен, что отчасти Элуиз тоже тебе рада.

Элуиз фыркает.

– Ты похож на своего отца даже больше, чем когда был ребенком, – говорит Валерия, снова глядя на меня. Затем ее глаза устремляются к Арджуну. – А кто твой друг? – Она прищуривается, пытаясь угадать. – Ее карие глаза сужаются от раздумий. – Полукровка из Уайль? Muy interesante [89].

Арджун гордо выпрямляет спину.

– Ну, – начинает он, – я бы описал наши взаимоотношения скорее как деловы…

– Да, – обрываю я. – Он мой друг.

Валерия кивает.

– Держи друзей близко, – говорит она, – ибо никогда не знаешь, когда их могут у тебя отнять, как у меня отняли твою маму. – Ее голос стихает из-за печальных воспоминаний. – Sigueme [90]. – Она поворачивается к лестнице и рукой дает нам знак, чтобы мы шли следом. Обжигая нас взглядом, Элуиз уходит обратно в магазин, чтобы помочь новому посетителю выбрать парфюм.

На втором этаже здания располагается комната, которую я не видел уже десять лет. Кухня посреди огромного, лишенного стен, помещения совсем не изменилась с тех пор. Веточки тимьяна, розмарина, лаванды и орегано развешаны вдоль длинного деревянного стола, усеянного выбоинами и царапинами. Котелки и сковородки стоят на дубовых полках вдоль дальней стены, а над ними ряд старинных книг, корешки которых настолько рассохлись, что кажется, вот-вот обратятся в пыль. Воздух здесь, наверху, прохладнее и свободнее, почти что как на втором этаже ресторана «Жак». Он наполнен невидимой магией.

– Твой дядя сообщил мне, что тебе понадобился fetiche, – говорит Валерия, подходя к длинному деревянному столу и начиная убирать все с его поверхности.

Я киваю.

Она поджимает губы.

– Прошло больше семи недель с того момента, как тебя обратили. Почему ты так долго ждал, прежде чем прийти ко мне?

Прямолинейность, с которой она общается, напоминает мне о матери. Это одна из причин, по которым я избегал ее после того, как потерял свою семью. Мне было тяжело находиться рядом с кем-то, кто похож на мать, появлялось ощущение, что я пытаюсь найти ей замену.