Рене Ахдие - Падший [litres]

Он поджал губы, раздумывая.

– И ты не скажешь, что это?

– Нет, пока ты не согласишься выполнить просьбу.

– Но ты клянешься, что больше никогда не будешь меня искать.

Она кивнула:

– Согласен?

Еще секунда прошла в гнетущей тишине. Затем он кивнул.

Селина не стала больше терять времени понапрасну.

– Я хочу, чтобы ты меня поцеловал.

Она ждала, что он рассердится. Что тут же откажется. Но вместо этого он сделал осторожный вдох, как будто изучал воздух вокруг нее. Эмоция, которую Селина не смогла распознать, промелькнула в его лице. Затем Бастьян приподнял ее подбородок пальцами и наклонился вперед.

По мере его приближения сердце Селины билось все быстрее. Он пах кожей, бергамотом и еще чем-то необычным – чем-то холодным и бодрящим, как зимний мороз. Безмолвие вокруг них как будто густело, тишина превращалась в тихую мелодию. Селина закрыла глаза и потянулась к нему навстречу.

Бастьян прижал губы к ее лбу.

Когда он отстранился, Селина обняла его за шею и припала губами к его губам.

Это было не то, чего она ожидала. Воспоминания не вернулись к ней, точно взрыв, она не почувствовала себя так, словно пробудилась от долгого сна. Это совсем не было похоже на волшебную сказку.

Однако, как только они поцеловались, Селина поняла кое-что другое.

Она хотела, чтобы цепи, сковывающие ее разум, распались.

А вместо этого поцелуй освободил ее тело и ее душу.

Бастьян перестал сопротивляться, когда Селина прижалась к нему. В следующую секунду его руки обхватили ее лицо. Он не мог оторваться от нее, у него было не больше власти над своими чувствами, чем у Селины над своими.

Все неизбежно, как сама смерть.

– Селина. – Голос Бастьяна скользнул по коже, и мурашки побежали по ее спине. Он запустил пальцы в ее волосы, и ее локоны тут же растрепались. Селина провела языком по его нижней губе, и Бастьян начал целовать ее более страстно, его рука потянулась к ее талии. Селина не понимала, что они двигаются, пока они не врезались в стол.

Бастьян с легкостью поднял ее, усадив на отполированную дубовую столешницу, покрывая поцелуями ее шею. Селина знала, он чувствует, как кровь пульсирует в ее венах, как она жаждет его прикосновений. Он вздрогнул, когда она притянула его еще ближе, когда ее пальцы начали расстегивать пуговицы у него на рубашке.

Селина повернула голову и выгнула спину, прижимаясь к Бастьяну. Его руки стиснули ее бедра, и он шагнул вперед, оказавшись между ее ног.

А затем он внезапно замер, его лицо застыло у ее ключицы, а дыхание сбилось.

– Бастьян? – окликнула его Селина.

Он не шевельнулся.

– Что не так? – спросила она, хватая воздух.

Он резко отстранился от нее, так быстро, что она даже не успела моргнуть. Селине потребовалась еще секунда, чтобы прийти в себя. Чтобы понять, как близки они были к тому, чтобы совершить нечто непоправимое. Лиф ее платья съехал набок, и одна грудь показалась из-под шелковой ткани. Спустившись на пол, Селина с трудом держалась на ногах.

– Бастьян? – повторила она. – Что не так?

Он не повернулся к ней.

– Я дал тебе то, о чем ты просила, – сказал он. – Никогда больше не возвращайся сюда.

А потом он поднялся по лестнице и исчез, даже не обернувшись, чтобы взглянуть на нее.

Это была ужасная ошибка. Такая ошибка, которая заслуживала нравоучительной сказки.

«Здесь покоится Филиппа Монтроуз, девушка, которая знала, что так поступать нельзя».

Помолвленная девушка, стоящая на пустынной улочке, позади роскошного ресторана точно была плохим примером для подражания. Однако дело не только в том, где она. Дело в том почему. И кто. И как.

Всего через несколько часов после собственного праздника в честь помолвки Пиппа стояла в ночной темноте у ресторана «Жак» в надежде поговорить с молодым человеком. С молодым человеком, который не был ее будущим супругом.

В свое оправдание Пиппа могла сказать только, что у нее не оставалось иного выхода. Ее подруга была в опасности. Когда Пиппа вернулась меньше получаса назад в квартирку, в которой жила вместе с Селиной, то обнаружила, что подруги там нет.

Поэтому-то Пиппа и отправилась в «Жак», надеясь поговорить с Себастьяном Сен-Жерменом и попросить его сделать что-нибудь, чтобы убедиться, что Селина в безопасности. Что она не подходила к этим… странным существам. Ибо Пиппа была уверена в одном: члены Львиных чертогов не были людьми.

Пиппа выяснила правду спустя несколько дней после того, как на Селину напали. Ни разу Пиппа не пыталась выяснить всю правду, однако видела достаточно, чтобы точно уяснить, что они не те, кем хотят казаться. Люди так не двигаются – словно дым во мраке. К тому же она никогда в жизни не видела столь красивых мужчин и женщин. Ну и последнее – они, похоже, никогда не ели и не нуждались в отдыхе, и никогда не выглядели уставшими. К тому же они моргали так, точно делали это нарочно, задним числом.

Пиппа мысленно ругала себя, ломая руки, будто они вымокли под ледяным дождем.

Если Себастьян Сен-Жермен откажется поговорить с ней сегодня, ей придется искать его дядю, а от одной мысли о нем ее бросало в дрожь. Его дядя пугал Пиппу до потери сознания. Какой бы темной магией он ни обладал – какие бы силы ни позволили ему оградить Селину от ее худших воспоминаний, – ничего из этого не сработало. Больше не работало.

И еще более удручающим был тот факт, что Пиппа больше не могла поддерживать эту ложь. Само по себе вранье лучшей подруге уже дурно, однако раньше Пиппа убеждала себя в том, что делает так из благих намерений, что это пойдет Селине на пользу. Никто не должен мучиться от воспоминаний о подобном жутком происшествии. Уж Пиппе это было известно: ей потребовалось немало лет, чтобы избавиться от последствий всего, что она сама пережила ребенком в Йоркшире.

Однако в течение последних нескольких недель Пиппа не могла спать по ночам из-за переживаний. Она слышала, как плачет во сне Селина, и крутилась в собственной кровати, размышляя о том, не совершила ли она ошибку. Правильно ли было отнимать у человека его воспоминания, пусть даже и те, что причиняли боль?

Пиппа тоже пережила немало боли. Кто-то, разумеется, мог бы возразить, что боль многому ее научила. Лицо Пиппы посуровело. Нет, она не хотела, чтобы Селина страдала, чтобы усвоить какие-то уроки. Если любишь кого-то так, как она любила Селину, не пожелаешь ему подобных воспоминаний.

Дверь за спиной Пиппы со скрипом отворилась. Подскочив от неожиданности, она развернулась на месте, слова уже готовы были сорваться с ее губ, но растворились в ночной тишине.

– Почему вы здесь? – уточнила она тут же, прекрасно понимая, как недовольно звучит ее вопрос.