Клайв Баркер - Проклятая игра [litres]

– Почему?

– Я не видел ловушки, которую он устроил. Не понимал, как он все спланировал, лелеял меня как сына, зная, что я стану его палачом, когда придет время. Я так и не понял – даже на краткий миг, – что был его инструментом. Он хотел умереть. Передать свою мудрость, – это слово было произнесено насмешливо, – мне, а затем заставить меня покончить с ним.

– Почему он хотел умереть?

– Разве ты не видишь, как ужасно жить, когда вокруг все гибнет? И чем больше лет проходит, тем сильнее мысли о смерти вымораживают нутро – ведь чем дольше ты ее избегаешь, тем кошмарнее она кажется. Ты начинаешь тосковать – о, как ты тоскуешь – по тому, чтобы кто-то сжалился над тобой, обнял тебя и разделил твои ужасы. В конце концов, по тому, кто пойдет с тобой в темноту.

– И ты выбрал Уайтхеда, – сказал Марти почти шепотом, – так же, как выбрали тебя: случайно.

– Все есть случайность, поэтому ее не существует, – произнес спящий и снова рассмеялся – с горечью, будто смеялся над самим собой. – Да, я выбрал его, играя в карты.

– Но он обманул тебя.

Карис очень медленно кивнула головой, ее рука начертила в воздухе круг.

– Снова и снова, – сказала она. – Снова и снова.

– И что ты теперь будешь делать?

– Найду пилигрима. Где бы он ни был, я найду его! И возьму с собой. Клянусь, я не позволю ему сбежать. Заберу его и покажу ему.

– Что покажешь?

Ответа не последовало. Вместо этого Карис вздохнула, слегка потянулась и повела головой слева направо и обратно. Марти потрясенно осознал, что наблюдает за тем, как она повторяет движения Мамуляна: все это время Европеец спал, а теперь, восстановив силы, готовился проснуться. Он быстро повторил свой предыдущий вопрос, решив получить ответ на последнюю, жизненно важную загадку.

– Что ты ему покажешь?

– Ад, – сказал Мамулян. – Он обманул меня! Растратил все мои учения и знания, выбросил их ради жадности, власти и жизни тела. Аппетит! Все пропало из-за аппетита. Вся моя драгоценная любовь растрачена впустую!

Марти слышал в его исповеди голос пуританина – может, монаха? – ярость существа, которое хотело сделать мир чище, чем раньше, и жило в муках, потому что видело только грязь и плоть, потеющую, чтобы сделать еще больше плоти и еще больше грязи. Какая надежда на здравомыслие в таком месте? Разве что найти душу, с которой можно разделить муки; любовника, с которым можно возненавидеть весь мир. Уайтхед был таким партнером. И теперь Мамулян был верен душе возлюбленного: желая в конце концов умереть вместе с единственным существом, которому он когда-либо доверял.

– Мы уйдем в ничто… – выдохнул он, и этот выдох был обещанием. – Мы все уйдем в ничто. Вниз! Вниз!

Он просыпался. На дальнейшие расспросы времени не оставалось, как бы ни был любопытен Марти.

– Карис.

– Вниз! Вниз!

– Карис! Ты меня слышишь? Выйди из него! Быстро!

Ее голова болталась на шее.

– Карис!

Она что-то проворчала.

– Быстрее!

В голове Мамуляна снова заиграли узоры, такие же чарующие, как прежде. Вспышки света, которые через некоторое время станут картинками, она знала. Какими на этот раз? Птицы, цветы, деревья в цвету. До чего прекрасна эта страна чудес.

– Карис.

Чей-то голос, человека, которого она когда-то знала, звал ее из очень далекого места. Впрочем, огни тоже становились все более четкими. Она ждала, полная надежд, но на этот раз они не были воспоминаниями, ворвавшимися в поле зрения…

– Карис! Быстро!

…они были реальным миром, появляющимся, когда Европеец открывал веки. Ее тело напряглось. Марти потянулся к ее руке и схватил ее. Она медленно выдохнула – выпустила воздух сквозь стиснутые зубы, издавая тихий скулящий звук, – и внезапно осознала неминуемую опасность. Карис выдернула свои мысли из головы Европейца и вернулась в Килберн, преодолев множество миль. На мучительное мгновение она почувствовала, что ее воля дрогнула, и она падает назад, обратно в его ожидающую голову. Охваченная ужасом, она задыхалась, словно выброшенная на берег рыба, в то время как ее разум боролся за движение вперед.

Марти заставил девушку встать, но ноги подкосились. Он удержал ее, обхватив руками.

– Не оставляй меня, – прошептал он ей в волосы. – Милостивый боже, не оставляй меня.

Внезапно ее глаза открылись.

– Марти, – пробормотала она. – Марти.

Это была она: он слишком хорошо знал ее взгляд, чтобы Европеец мог обмануть его.

– Ты вернулась, – сказал он.

Несколько минут они просто молча держались друг за друга. Когда начали говорить, у нее не было ни малейшего желания пересказывать то, что она пережила. Марти сдержал любопытство. Достаточно было знать, что их преследует не дьявол.

Просто старая человеческая природа, обманувшаяся в любви и готовая перевернуть мир вверх тормашками.

Так что, возможно, у них все-таки есть шанс выжить. Мамулян – человек, несмотря на свои противоестественные способности. Ему лет двести, наверное, но это такая мелочь…

Теперь главное – найти папулю и предупредить его о том, что задумал Мамулян, а затем получше спланировать оборону против наступления Европейца. Если Уайтхед не захочет помочь, это его прерогатива. По крайней мере, Марти попытается, ради старых добрых времен. А в свете убийства Чармейн и Флинна преступления Уайтхеда против Марти превратились в грехи невежливости: он, несомненно, был меньшим из двух зол.

Что касается способа найти Уайтхеда, единственной зацепкой для Марти была клубника. Перл сказала ему, что старик Уайтхед не мог прожить ни дня без ягод. Ни разу за двадцать лет, утверждала она. Неужели он не мог потакать своим желаниям, даже скрываясь? Шаткая версия. Но в этой головоломке, как недавно понял Марти, все так или иначе упиралось в аппетит.

Он попытался уговорить Карис пойти с ним, но она была выжата до предела. Ее путешествия, сказала она, закончились: слишком много повидала за один день. Все, что ей сейчас нужно, – солнечный остров, и ее не переубедить. Марти неохотно оставил Карис наедине с дозой и отправился обсуждать клубнику с мистером Галифаксом из Холборна.

Оставшись одна, Карис быстро забылась. Зрелища, которые она видела в голове Мамуляна, были отброшены в туманное прошлое, из которого они пришли. Будущее, если оно вообще существовало, игнорировалось здесь, где царило спокойствие. Она купалась в лучах бессмысленного солнца, в то время как снаружи начался мягкий дождь.

Брир не возражал против перемены погоды. На улице было слишком душно, и дождь с его символическим очищением заставил его чувствовать себя более комфортно. Хотя прошло уже много недель с тех пор, как он чувствовал хоть малейший спазм боли, жара все-таки вызывала у него зуд. Даже не зуд. Это было более фундаментальное раздражение: ощущение ползания по коже или под ней, которое не смягчала никакая мазь. Моросящий дождь, казалось, немного приглушил его, за что Брир был благодарен. Или дождь, или то, что он шел увидеть женщину, которую любит. Хотя Карис несколько раз нападала на него (он носил раны как трофеи), он прощал ей ее прегрешения. Она понимала его лучше, чем кто-либо другой. Она была уникальна – богиня, несмотря на волосы на теле, – и он знал, что, если бы снова увидел ее, показал себя ей, прикоснулся к ней, все было бы хорошо.