Ричард Лаймон - Одной дождливой ночью

- Добрый вечер, офицер, - поприветствовал он.

Хансон кивнул.

Волосы человека поблескивали под огнями стадиона. У ушей они топорщились седой щеткой. Его худое лицо было обветрено, и выглядел он жилистым и крепким. Каждый его шаг сопровождало позвякиванье ключей.

- Тоби Барнс, - представился он, протягивая навстречу руку.

Хансон пожал ее.

- Боб Хансон.

- Только-только притопал сюда, Боб. Увидел твою машину снаружи. Не возражаешь, коли спрошу, как сюда пробрался?

- Перелез через забор.

Тоби, казалось, повеселел.

- Здорово. Я-то боялся, какой-то идиот оставил ворота незапертыми. Прости, что меня поблизости не случилось - я б нормально пустил.

- Да никаких проблем.

- Ну, я подумал, в любом случае свет тебе не помешает. Я глава техобслуживания, знаешь же? Слежу за командой уборщиков. Почти вся орава - шалтаи-болтаи ленивые, - Тоби отвел глаза от Хансона, уставился на стойку ворот и нахмурился. - Жуть-то какая, - тихо произнес он. - Есть идеи, чьих это рук было дело?

- Мы работает над версиями. Мне просто вдруг захотелось побыть здесь, и… ощутить ситуацию, что ли. Подумать над всем над этим.

- Ты, наверное, и прошлой ночью здесь был.

- Так точно.

- Невеселое то было зрелище, наверное. Уж я-то навидался за жизнь зажаренных… Пожарным был, в Бейкерсфилдском Департаменте - пока с крыши однажды не навернулся, - oн хлопнул по правой ноге. Хлопок вышел странный - как будто под брючиной скрывалось что-то, что человеческой кожей явно не являлось. - Не сильно-то и хочется на такие вещи смотреть. И не привыкнешь ни в жисть. Такая уж работа - подвяжешься, и вскоре все сам смекнешь.

Хансон, решивший не выказывать преждевременных симпатий, все же почувствовал некое мрачное восхищение.

- Они не смогли завлечь меня зарплатой, - ответил он. - Вот и не стал я огнеборцем.

Тоби, ухмыльнувшись, кивнул. Его глаза все еще были прикованы к воротам.

- Думаешь, это дети учинили?

- Не знаю. Но, похоже, да.

- У нас здесь, сколь ведаю, нет всяких банд.

- Банд?

- Ну да, такие делишки обычно обстряпывают банды. Расправы с огоньком.

- Вы знали того парня? - спросил Хансон.

- Видал у школы, - Тоби обратился к нему, чуть поникнув. - У нас не так уж и много было цветастиков, сам знаешь. Этот Чайди, он был не такой, как остальные. Высокий парняга, вроде и красавчик немного, говорил забавно. Думаю, с островов явился - Ямайка, Гаити, откуда-нибудь оттуда. Никогда от него не слышал этих «эй, беляш, братюня, мазафака». Говорил он так, будто был из толковых да родовитых, чуешь?

- Какие у него были отношения с другими учащимися?

- Ну, как я ведал, так он с другими черными не особо водился. Остальные - они кучковались всегда, и это, думаю, в них природой заложено, а он гулял сам по себе. Или с белыми. С девчонками, как правило. Ему, похоже, беленькие были больше любы.

В сердце Хансона родились подозрения.

- У него, выходит, была белая девушка?

- Ну что-то вроде. Я ее имя-то знать не знаю, но выяснить для тебя, Боб, смогу. В последние недельки они знай себе парочкой ходили. Надо думать, любили друг друга.

- Что ж, вот оно как, - пробормотал Хансон.

- Ну да, я теперь и сам смекаю - такие дела не всем могли по душе прийтись, с какой стороны ни глянь - с черной ли, с белой.

- Да, я об этом и…

Они оба подскочили и запрокинули головы - небо над ними, казалось, взорвалось. На мгновение Хансон решил, что прямо над стадионом произошло столкновение в воздухе. Но то, что он увидел, было лишь жгучей, яркой вспышкой молнии, ветвистой, как гигантское дерево, прорезавшей сверху вниз темный мусс большой тучи. Грохот уже затихал, но в ушах до сих пор жили отголоски.

- Иисус-куряга-Христос! - выдал Тоби.

Хлынул дождь.

Как будто саван, сотканный из мутной воды, укутал стадион, обратив горящие софиты в тусклые желтые лампочки. Едва свет померк, дождь окатил Хансона. Большие, горячие капли забарабанили по его плечам и лицу. От них кожу покалывало. Они, казалось, мгновенно впитывались… и согревали изнутри. Его вдруг охватило необъяснимое, диковатое волнение.

- Срань господня! - выкрикнул Тоби.

Хансон и Тоби глянули друг на друга - сквозь стены темной воды и облачка невесть откуда взявшегося пара, дрейфующие кругом. Горячие струи рассеивали мягкую ноябрьскую прохладу. Тоби выглядел так, будто кто-то опорожнил чернильницу ему на макушку. Только глаза и зубы остались белыми.

А зубы были так хорошо видны, потому что Тоби недобро скалился.

Хансон выхватил револьвер из кобуры, едва Тоби бросился на него, глухо рыча. Его руки метнулись к шее Хансона, пальцы впились в гортань. Уперев дуло табельного револьвера тридцать восьмого калибра в живот Тоби, Хансон трижды быстро спустил курок. Выстрелы больно ударили по ушам. Тоби отшатнулся, сложившись пополам. Четвертая пуля ударила в его лысеющую макушку, замаранную черным. Школьный завхоз тяжело опустился на землю, да так и остался сидеть, протянув ноги.

Хансон, отступив на шаг, ударил ногой по тому, что осталось от головы Тоби. Он надеялся на то, что голова оторвется и полетит над полем, как хороший такой футбольный мяч, но, несмотря на приложенные усилия, все, что он смог сделать - опрокинуть тело навзничь.

Левая нога вдруг заскользила по мокрой траве, и, всплеснув руками и ахнув, Хансон плюхнулся на спину рядом с Тобби. Застигнутый падением врасплох, он некоторое время лежал неподвижно. Теплый дождь воспринимался кожей на «ура». Как хороший душ… впрочем, даже лучше. Выпустив из рук револьвер, Хансон раскинул руки и ноги в стороны. Выгнулся от удовольствия и застонал.

Повернув голову, он увидел тело Тоби рядом с собой.

Ничего себе, - пронеслась мыслишка. - Грохнул я этого выродка.

Он рассмеялся. Чувствуя, как дождевые капли шлепаются на зубы и стекают вниз, в глотку, он раззявил рот пошире и вывалил язык.

Дождь на вкус мало походил на воду.

Распробовав его получше, Хансон решил, что чем-то дождевая вода напоминала кровь.

Не сильно. Совсем чуть-чуть.

Мягкий, пряный вкус. С очень тонкой медной ноткой. Никакой глинтвейн не сравнится.

Казалось, он мог пить этот благостный нектар небес вечно.

Хансон перевернулся, приподнялся и пополз на локтях и коленях. Ухватив Тоби за уши, он притянул голову завхоза к себе. Прижал рот к тому месту, куда вошла пуля - и принялся жадно лакать.

Ранее в тот же вечер, в то время как полицейский Боб Хансон все еще курсировал по улицам вокруг Средней школы Линкольна, четыре пули все еще покоились в обойме, ну а Тоби Барнс был все еще жив, Франсина Уолтерс сидела на диване в гостиной, подвинув пульт от телевизора поближе, и выжидала местные шестичасовые новости.