Дженнифер Макмахон - Темный источник [litres]

– Я думаю, что горе и алкоголь могли породить… – начала я.

– Надеюсь, ты его не поощряла? Не притворялась, будто веришь в весь этот бред?

– Конечно нет! – сказала я. Сказала слишком громко и слишком быстро.

Диана немного помолчала, словно размышляя, потом понесла вытертую посуду в буфет.

– Мне кажется, будет лучше, если я переночую здесь и сегодня, – сказала она наконец. – Нас, по крайней мере, будет двое. Вдруг среди ночи ему снова вздумается что-то приготовить или повезти Лекси кататься на машине? – Диана посмотрела на потолок, и я только сейчас заметила, что шаги наверху стихли. – Завтра утром первым делом надо будет взять у Вэл лодку и отправиться на озеро, чтобы развеять прах Лекси… Быть может, это убедит его в том, что ее больше нет, даст ему хоть какое-то чувство завершенности…

Больше нет …

– Чувство завершенности, – повторила я. Я не особенно верила в завершенность. По собственному опыту – рабочему и жизненному – я знала, что «окончательное решение проблемы» вещь чаще всего иллюзорная, ускользающая. Особенно если дело касалось горя, потери или даже просто ссоры. Лично мне всегда казалось, что гораздо продуктивнее было бы назвать эмоции своими именами и научиться жить с ними, чем, завязав чувства крепким узлом, утверждать, будто добился «завершенности».

Некоторое время мы молчали. Я домывала посуду, Диана убирала ее в шкаф.

– Слушай, Ди, давно хотела тебя спросить… Что тебе известно об отеле, который когда-то стоял на этом самом месте? Об отеле, который был здесь еще до того, как построили Ласточкино Гнездо?

Тетка прищурилась, словно смотрела на меня с очень большого расстояния.

– Немного. Кажется, он просуществовал всего год, а потом сгорел.

– Понимаешь, мне показалось странным, что в детстве я ни разу об этом не слышала. То есть я знала, что когда-то здесь был отель, но я ничего не слышала ни о пожаре, ни о людях, которые погибли.

– Ничего странного тут нет. – Диана вздохнула и устало потерла лоб. – В нашей семье не принято говорить о неприятных вещах. Мы верим, что если о чем-то не упоминать, значит, этого и не существует. Как будто реальность зависит от того, о чем мы говорим и о чем умалчиваем.

Я собиралась было заспорить, но осознала, что Диана права. Никто из моих родных никогда не говорил о том, что случилось с Ритой. А как мы поступили, когда у Лекси появились первые признаки психической болезни? Спрятали головы в песок, как страусы, наотрез отказываясь признать, что с ней, может быть, что-то не так.

– Лекси много узнала про отель, – сказала я. – Она провела целое исследование, изучила не только историю нашей семьи, но и историю Бранденбурга. Я нашла в ее бумагах старые газетные вырезки, землеустроительные планы, какие-то договоры. Все, что ей удавалось узнать об отеле и о земле, на которой он стоял, Лекси записывала в дневник. Сегодня мы с Райаном ездили к его бабке, у который есть целый альбом с фотографиями этого отеля. И она сказала, что показывала его Лекси.

Диана нахмурилась:

– Ты имеешь в виду Ширли? Я видела ее на траурной церемонии, и… по-моему, у нее не все дома.

– А знаешь, что еще сказала мне Ширли? Она сказала, что Лекс до сих пор здесь. В воде.

Тетка покачала головой:

– Твой отец готовит для Лекси чизбургеры, а Ширли считает, что она просто отправилась в бассейн поплавать. Обалдеть можно!.. – Она немного помолчала. – Знаешь, что я думаю? Выкинь-ка ты все эти бумаги и дневники или хотя бы спрячь обратно в коробки, в которые мы их сложили, а коробки заклей скотчем, чтобы не было соблазна снова рыться в этой… в этих записях. Мне кажется, что это – неподходящее занятие ни для тебя, ни для кого-либо другого. Во всяком случае – сейчас. Все эти записи… в первую очередь это история болезни твоей сестры. Разбираться в них сейчас тяжело, да и не время. Слишком рано.

– Но дневник Лекси – это не только история ее болезни, но и история ее жизни. История человека, которым она была.

Диана прикусила губу, покачала головой:

– Нет. Лучше всего убрать его подальше. Вот увидишь, когда ты вернешься домой, твой разум очистится и ты будешь воспринимать все это… несколько иначе.

Я хотела сказать, что не могу уехать, не разобравшись во всем как следует, но тетка не дала мне этой возможности.

– Не сто́ит принимать важные решения прямо сейчас, – сказала она. – Ты ведь не собираешься переехать в Ласточкино Гнездо насовсем? Нет, я, конечно, была бы не против, чтобы ты жила поблизости, а не на другом конце страны, но мне кажется, что это не самая лучшая идея. Ты… тебе не надо оставаться здесь, в этом доме.

Казалось, эта возможность ее не на шутку пугает, и я спросила без обиняков:

– Скажи, ты уже видела здесь что-то странное? Здесь или… в бассейне?

Она покачала головой:

– Разумеется, нет. Дело лишь в том, что твоя сестра умерла именно здесь, а я знаю, что ты винишь в этом себя. Для этого, разумеется, нет никаких оснований, и тем не менее… Сказать по правде, я и сама чувствую себя виноватой. Кроме того, вся эта старая история с отелем, все эти записи, которые Лекси сделала во время обострения… это не…

– Здесь она жила, – перебила я. – И она любила этот дом, любила бассейн. И бабушка их тоже любила. – Я с вызовом взглянула на нее, упрямо выставив подбородок. – Я пока еще не решила, как быть с домом. В воскресенье я улечу – у меня есть кое-какие важные дела по работе, но, как только я решу хотя бы самые острые проблемы, я приеду сюда снова, чтобы действительно во всем разобраться, расшифровать записи и дневники…

– И что ты надеешься найти? – спросила Диана.

– Пока не знаю, но я уверена…

Она взяла меня за руку:

– Что бы ты ни обнаружила, это не вернет Лекси. И ничего не изменит. Надеюсь, ты это понимаешь?

– Понимаю.

Но в ушах у меня колоколом звучали слова Ширли:

«Сходи к бассейну, детка. Там ты найдешь свою сестру».

Пожелав друг другу спокойной ночи, мы с Дианой наконец отправились спать. Я захватила из кухни отцовский альбом с эскизами и, крепко прижимая его к груди, крадучись поднялась к себе в комнату: почему-то мне казалось, что Тед может вспомнить о нем и потребовать назад. Правда, совсем недавно он сам показывал мне эскизы, но, взяв альбом без его разрешения, я, пожалуй, нарушила границы приличий.

Бесшумно затворив за собой дверь спальни, я села на кровать, держа альбом на коленях. Лекси смотрела на меня с комода.

«От любопытства кошка сдохла», – словно предупреждала она.

– Заткнись, – сказала я ей и открыла альбом.

И вздрогнула.

Еще одна Лекси смотрела на меня со страницы. Она была изображена в бассейне: на губах улыбка, поднятая рука манит: «Иди скорее! Вода сегодня отличная!»