Ник Каттер - Отряд [litres]

– Ладно, – произнес Кент. – Все равно мне тут нравится.

– Ты в порядке, Кей? – спросил Ньютон, и отвращение сдавило ему горло.

– Конечно. – Ухмылка самой смерти. – Лучше и быть нельзя.

Общее беспокойство охватило ребят. Даже Шелли. Сколько времени прошло? Меньше двенадцати часов. Полдня тому назад Кент Дженкс был одним из них. Самым большим и сильным из всех. Парнем, которому каждый в Норд-Пойнте пророчил великое будущее. И вот он с налипшими на зубах насекомыми свернулся калачиком в подвале и бездумно грызет брезент. Измотанный и усохший по какой-то мерзкой, жуткой и неизвестной причине. Что бы он ни подхватил, болезнь была стремительной. Гастролирующим цирком прокатилась по телу, пожирая его. Ньютон чувствовал – Кента разъедало изнутри, его плоть постепенно ослабевала, мясо исчезало с костей, а тело под кожей съеживалось, пока… Пока что? Болезнь не щадила Кента – того человека, которым он мог бы стать, его блестящего будущего, казавшегося таким реальным. Она все разрушила. Окончательно и непоправимо.

Ребята оставили его в подвале. Эфраим закрыл дверцы и просунул палку между ручками, чтобы Кент не смог сбежать.

НА ОСТРОВЕ все еще бушевал шторм.

Огромный дуб – одно из пяти или шести по-настоящему больших деревьев на острове Фальстаф – действительно переломился и рухнул на бревенчатые стены хижины. Место разлома походило на окурок взорвавшейся сигары для приколов: щепки торчали из ствола под сумасшедшими углами, наполняя воздух ароматом смолы.

Мальчишки вдыхали тот странный запах, который исходит от земли после бури, и разглядывали хижину. Расколотая пополам крыша зияла огромным беззубым ртом. Дверь повисла на петлях. Эфраим рывком открыл ее. Посмотрел на свои ногти. Затем обернулся к Шелли, который спокойно выдержал его взгляд.

– Когда войдем, будьте осторожны. – Эфраим говорил совсем как Кент. – Прикройте рты.

Крыша провалилась сплошным лоскутом, похожим на волну, готовую накрыть с головой. Ребята прошли по темному коридору, который образовался после ее падения, и обнаружили скаут-мастера Тима среди обломков. Дуб проломил толстые балки хижины и расплющил фанерные стенки шкафа. Ствол приземлился на голову и плечи скаут-мастера.

– Тим? – тихим, неверящим голосом произнес Ньютон. – С тобой все?..

«…в порядке?» – застыло на его губах. Скаут-мастер Тим явно был не в порядке.

Необратимость случившегося обрушилась на Ньютона. Она была и в стволе дерева, который лежал на одном уровне с полом. И в раздавленном, будто яичная скорлупа, черепе скаут-мастера, едва заметно, но жутко видневшемся из-под коры. И в извилистых пурпурных линиях, сбегавших по его плоти: из-за давления раздулись и лопнули капилляры. Кожа выглядела кошмарным пазлом. Необратимость была и в исходившем от тела сладковатом запахе с мрачным оттенком смерти – «Какой-то он ржавый, – подумал Ньютон, – как от разобранного двигателя на свалке», – и в свалившемся со скаут-мастера ботинке. Похоже, тот отлетел, когда рухнуло дерево, и ноги Тима взметнулись вверх. Необратимость была и в бледном пальце, торчавшем из дырки шерстяного носка. И в сверчке, который устроился в разорванном воротнике рубашки и только-только начал тереть лапки, чтобы запеть свою пронзительную гудящую песню.

– Он похож на ведьму из «Волшебника страны Оз», – произнес Шелли. – Ту, на которую дом упал, а не ту, что растаяла.

– Заткнись на хрен, Шел, – прохрипел Эфраим.

Сердце Ньютона раненой птицей билось в груди. Ему хотелось закричать, но звук застрял в легких.

– Что же нам делать? – спросил он. – Он и в самом деле?..

Ньют не смог этого произнести. Мертвый . Само слово было каким-то неподъемным. Он опустился на колени и коснулся руки скаут-мастера Тима. Плоть была холодной и влажной, будто камень в бурной речке.

– Ничего, Ньют, – ответил Эфраим. – Наверное, все произошло быстро, понимаешь? По-моему, он даже ничего не почувствовал.

– Думаешь? – опустив голову, спросил Ньютон.

Макс искренне надеялся, что все так и было. Его затошнило. Скаут-мастер – взрослый, которого он знал дольше, чем кого-либо, не считая родителей, – умер в шкафу. Единственный человек, который мог придумать, как выбраться с этого острова, ушел и бросил пятерых глупых, перепуганных детей.

– Может, нам его похоронить? – предложил Эфраим.

Прежде чем кто-нибудь успел ответить, живот скаут-мастера Тима зашевелился.

Сначала едва заметно – казалось, что внутри нерешительно скреблись крошечные пальчики. Рот Макса скривился. Зрелище было мерзкое, но завораживающее.

– Что… – выдохнул Эфраим, – …это такое?

Кожу скаут-мастера на дюйм выше пупка пробила гибкая белая трубка. Она настойчиво протискивалась наружу и извивалась, словно пробуя воздух на вкус. За ней поспешила еще одна, и следующая. Скоро их стало семь или восемь, они походили на лапы паука-альбиноса, который пытался выбраться из своей норы.

Каждая трубка была слегка бугристой, будто чем-то усыпанной. Макс прищурился. Это… О господи, это рты . Крошечные рты, как у рыбы-прилипалы.

Живот скаут-мастера беззвучно разорвался от паха до груди, точно пищевая пленка. Наружу хлынули сотни червей – уменьшенных версий той огромной мерзости, которая выбралась из незнакомца. Некоторые из них были толщиной с бечевку из лавки мясника, но большинство оказалось слабыми, тонкими и такими же хрупкими, как оборванные нити паутины. Они извивались, скручивались и стекали по пергаментной коже скаут-мастера – лишенная крови и питательных веществ, она стала мягкой и белой, похожей на высохший свиной жир.

Макс заметил, что черви не выглядели отдельными существами. Скорее, они походили на мясистый белый шар, с торчащими из него десятками или сотнями лучей. Словно кто-то собрал их и завязал тугим узлом, как тот клубок, который ребята видели вчера – клубок гребаных змей. Шары из червей падали друг на друга, извивались и дергались. Жуткое шипение исходило из грудины скаут-мастера.

– Нет, – Ньют замотал головой. – Нет, нет, нет…

Звук прекратился. Медленно и мучительно черви, будто единое целое – коллективный разум, – потянулись на голос Ньютона.

– Боже, – произнес Эфраим.

И черви повернулись в его сторону.

Некоторые из них угрожающе распухли, на кончиках выступили крошечные капли. Раздалось несколько тихих хлопков. Легкие нити разнеслись по воздуху, солнечные лучи подсвечивали их призрачные колеблющиеся силуэты.

Эфраим отпрянул. С беспомощным видом он отмахнулся от нитей. И уставился на костяшки своих пальцев, все еще рассеченных и кровоточащих после драки с Кентом.

Макс так хорошо знал Эфраима, что почти видел, как в голове у того складывается безумная мысль: «Они могут проникнуть в меня. Порезы – распахнутые двери в мое тело…»