Ник Каттер - Отряд [litres]

– Ну и что же мы будем есть? – поинтересовался Макс.

– Ягоды и грибы, – ответил Ньютон. – Как считаешь, у нас получится что-нибудь поймать? Скаут-мастер показывал, как ставить силки, а в хижине есть веревка.

– И ты готов ее принести? – спросил Шелли.

– Если придется, – спокойно произнес Ньютон.

– А как насчет Кента? – вмешался Эфраим. – Если он болен…

– Если? Он болен , – сказал Шелли.

– Не заткнешься – я засуну твою голову в дупло, – огрызнулся Эфраим.

– Побереги силы, Иф. – Голос Шелли стал шелковистым.

– Нужно, чтобы Кента стошнило, – сказал Ньютон. – Лучшего способа вытащить то, что у него внутри, нет. Для этого есть вполне безопасные растения. Они записаны в моем полевом журнале, который тоже остался в хижине. Так что мне лучше…

Из-за мыса, выступавшего на южной оконечности острова, раздался звук мотора. Ребята с трудом разглядели приближающуюся лодку.

– Эй, гляньте-ка, это же гоночный катер мистера Уолмака, – сказал Эфраим.

Кэлвин Уолмак был одним из немногих, кто приезжал в город на лето. Он появлялся каждый июнь с загаром цвета красного дерева, отбеленными зубами и визгливой женой по имени Типпи. Мистеру Уолмаку принадлежал пришвартованный на пристани винтажный гоночный катер. «Феррари» среди лодок, как называл его отец Макса, – один сплошной огромный мотор, прикрепленный к полоскам полированного тика.

Катер мистера Уолмака с ревом несся по воде, ударяясь о волны и опасно подпрыгивая. Почти летел. За ним гнались два других катера – приземистые, выкрашенные в серовато-черный цвет. На носах у них были установлены орудийные башни.

Гоночный катер с треском сорвался с большой волны. Двигатель заглох. Над ним зазмеилась, пачкая небо, тонкая ленточка дыма. Ньютон увидел на катере двух человек, но те были слишком далеко, и лиц разглядеть не удалось. Люди размахивали руками.

Преследующие катера зажали суденышко с двух сторон. На палубу быстро перебрались какие-то люди. Эфраиму показалось, что на солнце блеснуло оружие.

Катера покачивались в волнах прибоя. Мальчики наблюдали за происходящим, заслонившись ладонями от яркого солнца. Черные катера ушли тем же путем, каким появились. Гоночный остался на месте, но выглядел опустевшим. А когда нападавшие были уже далеко, его сотряс небольшой взрыв. Из двигателя вырвался столб пламени. Над морем пронесся звук, похожий на выстрел из дробовика.

– Какого черта? – На лице Эфраима смешались недоумение и страх. – Что тут происходит?

Ни у кого не было ответа – ни о том, что случилось с мистером Уолмаком или его катером, ни о том, что вообще происходило с тех пор, как две ночи назад приплелся тот странный незнакомец.

Все утратило смысл. Происходящее было за пределами.

Гоночный катер затонул в считаные секунды.

ПРЕЖДЕ ЧЕМ ОНИ отправились в лес, Ньютон вернулся в хижину за веревкой и полевым журналом. Сердце мальчика стучало словно тамтам. Он еще не успел переступить порог, а на лбу уже выступили крупные капли пота.

«Не делай этого, – прозвучал в его голове голос матери. – Пожалуйста. Это очень опасно, Ньют».

Мать Ньютона все время оберегала своего единственного сына. Элизабет Торнтон залетела за день до того, как получила титул «Мисс Острова Принца Эдуарда». Для острова «залетела» было обычным выражением, как будто местные женщины постоянно отовсюду слетали – с табуретов, с лестниц, с утесов – и по пути залетали. Своей беременностью Элизабет была обязана стилисту – утонченному мошеннику, который наставлял ни о чем не подозревающих конкурсанток. За определенную плату он учил их натирать зубы вазелином до жемчужного блеска или для придания должного подъема обматывать грудь клейкой лентой. Подобные люди следуют за конкурсами красоты, словно чайки за краболовными траулерами.

Именно этот стилист и обеспечил Элизабет интересное положение накануне шарлоттаунского фестиваля картофеля. А на следующий день исчез, совсем как сборщики картошки, саранчой налетавшие на остров осенью лишь затем, чтобы с первыми зимними ветрами вернуться на материк. Ньютон никогда не спрашивал об отце. У них с матерью сложился свой идеальный маленький мир, где он был вполне счастлив. А что касается навыков, которым мог бы научить его отец, ну, был ведь скаут-мастер Тим. И он казался Ньюту гораздо лучшим (суррогатным) папой, чем какой-то стилист.

Из-за осложнений во время родов у Элизабет сильно зарубцевались стенки матки. Иметь детей она больше не могла, Ньютон остался ее единственным.

«Тут у некоторых полным-полно ребятишек, – говорила она сыну, – как будто они пытаются сотворить совершеееенно идеального. Ну, а у меня сразу получилось! Думаю, так Бог по-хитрому сказал мне, что больше не нужно пытаться. Я всегда смогу найти другого мужчину, но никогда не смогу найти другого сына».

А уж находить мужчин Элизабет умела . Ей достаточно было выйти на улицу и свистнуть, как со всех сторон сбегались претенденты с цветами и коробками шоколадных конфет в мозолистых руках. Элизабет Торнтон была настоящей красавицей. Еще одна расхожая фраза острова – «Женщины после двадцати пяти нужны так же, как и елочный базар после Рождества» – к ней не относилась. С возрастом ее лицо приобрело призрачное сияние, которое только усиливало красоту. Недостатка в поклонниках у Элизабет не было несмотря на то, что она была обременена сыном-подростком. Даже таким чудаковатым, как Ньютон. Хотя ни на какие уговоры выйти замуж она не поддавалась и они продолжали жить вдвоем в маленьком домике на окраине города. Вполне счастливо.

Однако Элизабет была страшно мнительной. К большому огорчению Ньюта, она жаждала завернуть его в пузырчатую пленку, прежде чем выпустить в мир. Даже скаутов не одобряла. Но понимала, что для него отряд – единственная отдушина, ведь дети в школе бывали очень жестокими. Сыновья ловцов омаров и фермеров не понимали ее чувствительного мальчика. Лучше уж скауты, чем одинокие прогулки по лесу и гербарии с корешками и папоротниками.

– Будь осторожен, – сказала она Ньютону перед поездкой на остров Фальстаф, затем поцеловала в лоб и взъерошила волосы. – Не ешь подозрительные грибы и не гоняйся за тем, что может тебя укусить.

– Мама, пожалуйста , – убито ответил Ньютон.

Пока он пробирался через разрушенную штормом хижину, в ушах звучал ее голос: «Ньют… Ох, Ньют, мальчик мой, это плохая затея».

Но разве у него был выбор? Здесь его книги. И веревка. Без них всем придется голодать. А Кент, возможно, умрет так же, как и скаут-мастер.

На одно мимолетное мгновение у Ньютона возникла непривычная для него фантазия: он представил себя дома, кругом толпа поклонников, а в починенной им лодке благодарные собратья-скауты. Затем церемония в ратуше, мэр прикалывает ему на грудь значок, в позолоченной раме стоит портрет скаут-мастера Тима, мама машет из толпы, рядом невредимые и признательные Макс и Эфраим – теперь они его друзья , – мэр называет его настоящим героем, а Ньют возражает: «Все благодаря моей скаутской подготовке, сэр».