Роберт Говард - Американская готика

— Я не боюсь дикарей, — заявила она. — Да и вряд ли здесь вообще кто-нибудь живет.

Забавно, я уже не раз замечал, что мнение женщины, как правило, отражает ее желание. Однако в данном случае желание было ни при чем. Теперь я безоговорочно доверяю женской интуиции. Женский ум намного тоньше и восприимчивее к влиянию извне… Впрочем, мне некогда философствовать.

— Давай пройдемся вдоль берега. Вдруг нам удастся найти не слишком крутую скалу, по которой можно вскарабкаться наверх и посмотреть, что делается на другой стороне острова.

— Но ведь тут везде только голые скалы…

Я пристально посмотрел на Глорию:

— Откуда ты знаешь?

Она смущенно пожала плечами:

— Мне так показалось.

— Значит, нам не повезло, придется питаться одними водорослями и крабами… Что с тобой, Глория? — закричал я, увидев, что Глория стала белой, как мел. Я обнял ее и крепко прижал к себе. — Что с тобой?

— Не знаю. — Она смотрела на меня так, словно не узнавала. Как будто она только что очнулась от кошмарного сна.

— Ты что-то увидела.

— Нет. — Казалось, она хотела вырваться из моих объятий. — Ты что-то такое сказал… Нет… Не то… Я не знаю… Бывают же у людей фантазии. Должно быть, у меня они кошмарные.

Господи, помоги мне! Я не нашел ничего лучшего, как рассмеяться и сказать:

— Вы, девушки, иногда ведете себя так странно… Знаешь что, давай-ка пройдемся вдоль берега, во-он туда…

— Нет! — заупрямилась Глория.

— Тогда — туда…

— Нет! Нет!

— Глория, да что же с тобой такое? — Я потерял терпение: — Ведь мы не можем весь день простоять на одном месте. Мы должны найти дорогу на другую сторону острова. Не капризничай, это так на тебя не похоже.

— Не ругайся, — спокойно проговорила она. — Мне почудилось, что кто-то залез мне в голову и нашептывает что-то… Ты веришь в телепатию?

Слова Глории очень удивили меня. Раньше она никогда так не говорила.

— Ты думаешь, что кто-то пытается передать тебе какую-то мысль?

— Нет, это не мысль, — отрешенно пробормотала она. — Во всяком случае, насколько я знаю, мысли такими не бывают. — И, словно выйдя из транса, она добавила: — Ты иди. Поищи дорогу, а я подожду здесь.

— Нет, Глория, так не годится. Либо мы пойдем вместе, либо я подожду, пока ты сможешь идти со мной.

— Вряд ли в ближайшее время я смогу куда-нибудь пойти, — в отчаянии проговорила она. — Да и тебе не стоит далеко уходить. Ты когда-нибудь видел такие черные утесы?.. Черное побережье?.. Помнишь стихотворение Тевиса Смита «Черное побережье смерти»?

При этих словах меня охватило непонятное беспокойство, и я передернул плечами, пытаясь отогнать его.

— Глория, нельзя же верить всему, что придумывают писатели… Я поищу дорогу наверх и попробую раздобыть что-нибудь съестное, ладно?

Глория вздрогнула:

— Даже не вспоминай о крабах. Я ненавидела их всю жизнь, но насколько сильно, поняла, лишь когда ты о них заговорил. Они едят мертвечину… Знаешь, я уверена, что дьявол похож на гигантского краба.

— Конечно, а на кого же еще ему быть похожим, — сказал я, изо всех сил стараясь улыбаться. — Сиди здесь. Я быстро.

— Поцелуй меня на прощание, — прошептала Глория с грустью, от которой у меня защемило сердце. Я нежно притянул ее к себе, и ее стройное, готовое к любви тело доверчиво прильнуло ко мне. Когда я поцеловал ее, она закрыла глаза — что-то странное, незнакомое появилось в ее лице.

— Не уходи далеко. Я должна все время видеть тебя, — попросила Глория, когда я выпустил ее из объятий.

Берег был усеян валунами, и Глория присела на один из них.

Борясь с недобрыми предчувствиями, я отвернулся и пошел по пляжу вдоль огромной черной стены, которая поднималась надо мной, исчезая в синем небе, словно манхэттенский небоскреб. Вскоре я добрался до больших камней. Перед тем как пройти между ними, я оглянулся — отважная хрупкая Глория послушно сидела там, где я ее оставил. На глаза мои навернулись слезы… Тогда я видел ее в последний раз.

Я зашел за камни — и Глория скрылась из виду. До сих пор не могу понять, почему я не выполнил ее последнюю просьбу. Ведь с первых минут мне было неуютно на этом острове, предчувствие опасности не покидало меня…

Я шел, вглядываясь в возвышавшиеся надо мной черные стены, пока не стало казаться, что они меня гипнотизируют. Тот, кому не доводилось видеть эти утесы, ни за что не сможет представить себе, как они выглядят, а я не смогу передать словами, насколько мощной была аура враждебности, что окружала их. Скажу лишь, что скалы эти поднимались так высоко, что мне чудилось, будто их вершины вонзаются в небо…

Я казался себе муравьем, ползающим у основания Вавилонской башни… Впрочем, ландшафт Черного побережья тут ни при чем. Эти ощущения возникали где-то на подсознательном уровне.

Однако я понял это гораздо позже. А тогда я расхаживал по острову, завороженный однообразием нависших надо мной скал. Время от времени я пытался стряхнуть с себя наваждение, моргал и смотрел на воду, но, казалось, что даже море накрыли тени огромных базальтовых стен. Чем дальше я шел, тем более угрожающим становился пейзаж. Разум подсказывал мне, что скалы не могут рухнуть, но инстинкт нашептывал, что они вот-вот обрушатся и похоронят меня.

Внезапно я наткнулся на выброшенную на берег доску. Я закричал от радости. Лучшего доказательства, что человечество существует и что где-то там, далеко, есть мир, непохожий на эти мрачные, заполнившие собой всю Вселенную утесы, и быть не могло. К доске был прибит длинный кусок железа, я отодрал его — если понадобится, эту железяку можно использовать как дубинку. Она была немного тяжеловатой для обычного человека, но под мерки «обычного» я никак не подходил.

Я сообразил, что отошел уже достаточно далеко, и поспешил назад, к Глории. Возвращаясь, я обнаружил на песке новые следы и подумал, что если бы какой-нибудь крабо-паук размером с лошадь решил прогуляться по пляжу, то оставил бы именно такие. Потом я увидел валун, на котором сидела Глория. Он был пуст.

Я не слышал ни крика, ни плача. Царство черных скал безмолвствовало. Я остановился возле камня, на котором оставил Глорию, и стал осматривать песок вокруг него. Неподалеку лежало что-то маленькое и белое. Я упал на колени. Это была женская рука, оторванная у запястья. На безымянном пальце я увидел кольцо, которое сам надел на эту руку. Небо почернело у меня над головой.

Не знаю, сколько я простоял так. Время для меня остановилось. Минуты превратились в Вечность. Что значат дни, часы, годы для разорвавшегося сердца, каждое мгновение боли для которого длится Бесконечность? Когда я поднялся и повернулся к прибою, прижимая к груди маленькую руку Глории, солнце и луна уже покинули небосвод, и только холодные белые звезды насмешливо взирали на меня свысока.