Хелен Тодд - Сумрачный город [litres]

И всего этого его лишили.

Вырвали.

Забрали в качестве платы.

Но как объяснить, что дверь откроет не принадлежащее ведьмаку?

– Она никогда не была моей, – позабыв о демоне, прошептал Алан.

Принадлежала ли она его родным? Или это был кусочек пазла, помещенный в кулон источником, чтобы спустя годы можно было этим воспользоваться?

– И не будет, посмотри, что происходит. – Поняв по-своему сказанное Аланом, демон продолжил говорить.

Полутьма сменилась дождливой улицей. Сыро, мерзко, ледяной ветер сметал в охапку влажные листья и разбрасывал их. Привычный, неприветливый Нордвуд. На первый взгляд, колючий, жестокий и сумрачный город, но именно таким он казался тем, кто так и не принял его. Для Алана все было иначе: для него происходящее было поводом задуматься о тепле, о том, как его создать и уберечь; Нордвуд научил его ловить момент, жить, зная, что счастье зависит только от самого себя.

Неровно обкромсанный берег грозился уйти вместе с парой домов под воду. А рядом располагались одинаковые четырехэтажные дома, выстроенные лабиринтом и создающие путаницу узких улочек.

Хотелось сделать вдох, но вместо воздуха, казалось, была жидкость, и Алан невольно закашлялся. Из-за этого картинка размылась, а в следующее мгновение он оказался в том самом переплетении дорог, на которое смотрел со стороны.

Аннетт стояла в тупике и исподлобья наблюдала за тремя проклятыми. Мягкие черты ее лица пугающе исказились: под глазами залегли тени, на щеке алел свежий порез, у висков появились темные отпечатки грязи. Наверняка она их касалась покрытыми землей пальцами в попытке прийти в себя.

Сейчас же ее руки были сжаты в кулаки, сминая плотную ткань длинных рукавов толстовки. Пахло кровью. Вокруг будто была разлита река, и вместо мутной дождевой воды по брусчатке текла вязкая алая жидкость.

Аннетт… Бледная, измотанная, холодная, неживая.

Никогда прежде Алан не ощущал такой боли. Она разрывала изнутри. Вмиг вернулись все чувства и выбили землю из-под ног. Он уже и не вспоминал о том, что эмоции отобрал демон. Ему удалось ударить под дых спокойного и уравновешенного Алана.

Это ни с чем не сравнить. Боль колола в груди, стискивала горло, ледяным ветром обжигала ладони и, казалось, как призрак, проходила сквозь Алана.

Но он не отвернулся. Знал, что это было видение, думал, что оно отражало реальность. Знал, что ничем не поможет.

Его взгляд похолодел.

Аннетт дрожащей рукой прижимала к груди что-то небольшое. Было похоже, что она, сидя на холодной брусчатке, пыталась удержать в кулаке свою душу. Не обращала внимания на липкие окровавленные пряди, не слышала, как проклятые делили добычу – кому сколько достанется ее энергии.

Алан чувствовал едкий привкус смерти, ощущал холод, но тот не будоражил его, а отнимал весь воздух, заставляя замереть и медленно умирать вместе с Аннетт. Вот только что-то мешало, мешало, мешало…

– Ты готов обменять ее жизнь на свою?

Лишь в этот момент до Алана дошло: он все еще стоит посреди темного тоннеля, возле открытой двери, и с ним говорит демон.

– Нет, – обреченно выдохнул Алан. Он обещал Аннетт верить только ей, а не своим чертовым видениям!

Его зеркальный знак был самым бесполезным, самым непредсказуемым и странным. Перед глазами всплывали прошлое, настоящее, будущее. Все вперемешку и без обозначения. Выйдет ли так или нет? Случилось ли или нет? Иногда удавалось угадывать. В остальном Алан сходил с ума. Тогда Аннетт попросила его верить только реальности, и он, ведомый ее просьбой, дал слово.

И теперь скрепя сердце сдержал его.

– Верь себе, но своим выдумкам никогда, – прошипел новый, уже принадлежавший источнику города голос.

Алан коротко кивнул. Видимо, демон исчез, как только понял, что ничего не добьется. И это дало возможность переместить ведьмака обратно в Нордвуд.

Его долг исполнен. И сейчас, зная, что источник не лгал ему, Алан был уверен: – Аннетт уже начала открывать предпоследнюю дверь.

Всего-то осталось немного подождать, чтобы свободно выдохнуть, когда с ней все будет в порядке. Прочее – жизнь. Как-нибудь да проживет.

Во рту появилась горечь, стало сухо, как бывает, если съесть горстку пепла. Но Аннетт никогда так не делала, если не считать двух крошечных угольков, которые пришлось прожевать и даже проглотить, доказывая Тодору, что ей не слабо.

Вспоминая о той ситуации, Ани широко улыбнулась. Он умел давать ей свободу действий и при этом без нравоучений показывал, чем это может быть опасно. В Нордвуде все было таким: тревожным, смертельным, сумрачным. За последние годы солнце всего несколько раз освещало улицы. Последний был в день поиска ключей. Будто город радовался скорому освобождению от острова, вытягивающего из него все силы.

В тусклом свете узкого коридора, созданного источником и кем-то из рода Рэнделов, виднелась запертая дверь. Подсказок не поступало. Чем ближе к демону, тем меньше влияния магии Нордвуда. Аннетт здесь была одна. Черные нити просто переместили ее, дальше – сама.

Отчего-то она не торопилась. Неровным из-за прижимающей к земле вязкой жижи шагом подошла к замочной скважине и, следуя выдуманному ей ритуалу, открыла замок и оставила в нем ключ.

Тодор говорил о возвращении чего-то, не принадлежащего ей. Значит, следует прикоснуться к двери.

Так и сделала. Ладонь неприятно холодило мокрое дерево, после запястье обожгло магией. Ее зеркальный знак W исчезал. С ним из руки выходили черные переплетения энергии, наверняка принадлежавшей источнику. Это к лучшему. Контролировать силу Рэнделов и города было невыносимо сложно. Так станет легче жить. Не это ли свобода?

Ани ждала. От боли прикусывала губу, стараясь сдержать слезы. Вот так вырвать из нее кусок силы – кощунство, но иначе и не могло быть. Надо оставаться сильной, надо исполнить обещанное, прежде всего Тодору, который верил в нее с той самой минуты, как взял в свой дом и удочерил.

Она помнила это. В кабинете царили сумерки, забирая из и без того темной комнаты все краски. Ей показали бумаги, почему-то оформленные с ее согласия, которого Аннетт точно не давала, так как в тот момент была в больнице.

Ей дали новую жизнь.

Теперь приходилось за это платить, вот только Ани была уверена, что Тодор и вправду относился к ней как к дочери. Умения заботиться, пусть и по-своему, ему было не занимать. А забота – лучшее зеркало любви. Отцовской, родственной, простой.

– Все закончится, его жизнь тоже, – злобно прозвучал чей-то голос.

На мгновение Аннетт подумала, что ей показалось, но после того, как дверь со скрипом распахнулась, увидела, как Тодор вошел в переливающееся разными цветами помещение. И дверь захлопнулась.