Владимир Нестерцов - В гостях у Папского Престола

Мы как раз проходили мимо той девушки, которая разбиралась со своей тенью. Очевидно, ей надоело постоянно прыгать за собой и выбирать такую позицию под солнцем, которая давала наиболее реальный рисунок присутствия условного врага. И когда я проходил мимо, она в очередном прыжке оказалась передо мною, приставив свой меч к моему горлу. Это было неожиданно, и во мне сработал инстинкт. Я, увернувшись, левой рукой схватил ее за кисть, а правой выбил меч, повалив ее на землю, причем я, как и положено в бою, оказался сверху и на землю мы рухнули так, что наши причинные места оказались на одном уровне, соприкоснувшись на мгновенье. Я, автоматически прижав ее правую руку к земле, схватил девушку за горло и замер в таком положении. В ноздри мне ударил пот здорового женского тела, который накрыл меня с ног до головы, вызывая какие-то непонятные мне желания. Она, шокированная всем происходящим, открыла глаза и удивленно смотрела на меня с каким-то непонятным интересом, не пытаясь вырваться и даже шевельнуться. Ее тело налилось какой-то тяжестью и стало все сильнее притягивать меня к себе. Сложившуюся ситуацию разрядил звонкий женский смех. Пока мы валялись в пыли, вокруг нас собралась толпа, которая хохотала с большим удовольствием, показывая на нас пальцем и делясь впечатлением от наших приемов борьбы. Я вскочил на ноги и протянул руку девушке, которая отбросила ее с негодованием и, подхватив свой меч, бросилась к своей палатке. Стоявшая рядом Адрастеия, чуть усмехнувшись, сказала:

– Агелла сама виновата, налетела, как вихрь, надо было думать, прежде чем делать это. А ты, чтобы больше мне таких приемов на девушках не проводил, а то испортишь всю армию. Хотя, впрочем, надо будет и их обучить этому. Мы всегда стараемся научиться чему-то новому, когда к нам попадают чужие воины. Это делает нас непобедимыми.

Затем, резко развернувшись, она повела меня дальше. Этот случай заставил меня собраться и в дальнейшем быть более осторожным, так как я понял, что от этих девушек можно ожидать все, что угодно. На ристалище сражались между собой десять женских пар. В основном у них были короткие мечи, только у двоих были сабли, и их манера боя отличалась от остальных.

– Вот твоя задача: научить их правильно драться и верхом, и в пешем строю.

– Но я же не знаю приемов боя с такими короткими мечами, – взмолился я.

– Ничего не хочу слышать, ты воин, вот и думай, – ответила мне Адрастеия, оставляя наедине с женским отрядом. Девушки, прекратив занятия, окружили меня, ожидая каких-то действий. Однако я сам не знал, что делать. Для того, чтобы выиграть время, я взял один из мечей у рядом стоящей блондинки и стал его рассматривать. У него был короткий, но достаточно широкий обоюдоострый клинок, расширявшийся книзу. Рукоятка была деревянной, без особых излишеств и удобно сидела в руке. Однако, в отличие от сабли, работа с ним имела свою специфику, и это мне надо было учесть. Я попросил девушек снова начать тренировку, а сам стал ходить, присматриваясь к их приемам и прикидывая, что нового можно в них внести, ведь от этого зависело мое будущее здесь. Позднее я придумал, что мне делать. Присмотревшись, я решил несколько изменить тип оружия этих воительниц. Для верховых я ввел в обиход длинную казацкую пику, которой можно было свалить всадника с лошади, а короткие копья оставались для метаний. А то получалось так, что, бросив копье в противника и не попав, наездница оставалась с одним мечом и не могла в полной мере защитить себя. Да и сам меч я немного удлинил, и теперь достаточно удобно было работать с ним, находясь верхом на лошади. Кроме этого, я совершенствовал с ними и приемы с мечом, применив для этого казацкий метод рубки лозы. Пришлось, конечно, попотеть, прежде чем появились первые положительные результаты. Но потом дело пошло на лад. Более того, я тоже у них кое-чему научился, что пригодилось мне позднее. Так началась наша жизнь здесь. Утром подъем, и целый день на работе. Жили в мужском селении достаточно далеко от города, который полностью принадлежал женщинам. Петр вскоре полностью переехал к рыбакам, учитывая, что за рыбой они ходили в море и ранним утром, и вечером. Перед отъездом я вызвал его на откровенность.

– Что ты все ходишь какой-то задумчивый? Ты же сам рвался сюда, а теперь вроде не рад.

–А с какой стати мне радоваться? К любимой меня не пускают, ждут, кто родится – мальчик или девочка. Если мальчик – это одно дело, если девочка – тогда разрешат встречаться с моей Кьянсой в надежде на то, что снова появится девочка, а значит, и оставят здесь. Они очень сильно следят за этим, даже отказываются от тех парней, от которых рождаются мальчики.

–А что они с ними делают?

– В лучшем случае выгоняют, в худшем- продают или обменивают.

– А парни не пытались как-то прекратить это? Вон вас сколько.

– Может, и много, но это не воины, а мирные люди, вот в чем проблема. Рассказывают, было восстание со стороны мужчин, так они его быстро подавили и всех поменяли, один дед Захар и остался из старых. Он сейчас у нас за старшего, да ты и сам его знаешь. Если что надо будет, приходи, чем смогу, тем помогу. Но сразу скажу, что дорога домой у нас одна: только через ту проклятую балку. Здесь совершенно другой мир, и если даже ты убежишь отсюда, то домой все равно не попадешь, а будешь скитаться по белому свету и все равно придешь сюда.

И, кивнув мне головой, он ушел в свою рыбачью ватагу.

Не скрою, я подумывал использовать его для бегства отсюда на одной из рыбачьих лодок. Но его откровение сразу перечеркнуло этот план. У меня не было желания путешествовать по новым мирам, да еще вдобавок попасть в плен к пиратам. Что ж, надо подобрать ключики к деду Захару. Раз он старожил, то, очевидно, знал очень много. Приняв решение, я начал присматриваться к нему, чтобы определить, с какого конца лучше подойти. На вид ему было лет под семьдесят, невысокий, внешне суховатый, но очень моторный. Над обвисшими седыми усами висел красный нос, который, казалось, все время что-то вынюхивал и выискивал. От его внимательного взгляда не ускользало ничего, и он очень строго следил за порядком. Изредка он таинственным образом пропадал по вечерам, а когда появлялся, то от него еле заметно пахло горилкой. Где он находил ее, неизвестно, тем более, что здесь выпивать было запрещено. И когда дед Захар возвращался из такого похода в приподнятом настроении, то выкуривал трубку табака, о чем – то разговаривая с самим собой, и тихонько уходил спать на свою половину.

–А не станет ли его пристрастие к горилке ключиком, открывающим дорогу к тем тайнам, которыми он владеет? – подумал я и решил проследить за ним.

В один из таких вечеров, который с завидной регулярностью повторялся раз в неделю, я тихонько пошел за ним. Особо не таясь, дед проскочил два переулка, вышел к морю и направился вдоль берега к огоньку, который мерцал на холме. Лунная дорожка, освещавшая берег, засветилась в полную силу, и мне пришлось переждать этот ослепительный свет, шедший с моря, а потом рывком преодолеть это пространство и очутиться возле таинственного огонька. Это оказался костер, возле которого крутилась ведунья. Она помешивала большой деревянной ложкой какое-то варево, которое бурлило в котле, висевшем над огнем. Пар от котла сначала поднимался вверх, затем опускался и стелился по траве в разные стороны, приятно щекоча ноздри. Этот запах будил какие-то давние воспоминания, которые, еще не оформившись, заставляли вернуться в то далекое, тревожное, непонятное прошлое, которое всегда с тобой. У каждого оно разное, но оно есть и периодически вырывается наружу, заставляя или выть по -звериному, или тихонько таять от счастья, потому что оно было когда-то в твоей жизни, хотя уже и нереально его вернуть. Однако можно снова попытаться мысленно отправиться туда и прочувствовать это. С трудом уйдя от нахлынувших чувств, я затаился в кустах и решил понаблюдать, что будет дальше. Я, как говорится, успел к началу действия. Дед, приостановившись, вытащил трубку и, поправив усы, подошел к женщине.