Владимир Нестерцов - В гостях у Папского Престола

– Добрый вечер, уважаемая Мэйя, – произнес он, картинно выставив вперед левую ногу.

– Слава Богам, – ответила она, бросив на него взгляд.

– Как ваше драгоценное здоровье? – Захар подошел почти вплотную к котлу, втягивая носом воздух. – Вот, думаю, дай проведаю женщину, может, чего надо помочь, а то все одна и одна.

–Да уже не одна. Этот толстяк теперь со мной везде ходит. Учу его траву различать и собирать ее в определенное время, чтобы на пользу шла, а не во вред.

– Ну и как, получается? – уставился вопросительно дед.

– Не то, чтобы очень, но старается. Пытается учить меня чему-то своему, рассказывая какие-то истории, порой даже очень интересные. Я, в свою очередь, объясняю ему природу вещей так, как мы ее понимаем, толкую наши традиции и обычаи. Так за целый день и травы насобираем, и наговоримся вволю.

–Уж не собирается ли он каким-то образом поухаживать за вами? – возмутился Захар.

–Куда ему! Он сказал, что его вера запрещает ему вообще думать о женщинах, не то, чтобы что-то предпринимать.

– Странно, а с виду вроде мужик, только одежда у него немного женская.

Пока они разговаривали, дед набил свою трубку табаком, раскурил ее от костра, и дым ядреного табака перебил те ранее витавшие сладкие запахи, которые действовали расслабляюще. Вкусно затягиваясь трубкой, он продолжил свой разговор.

– Вы знаете, уважаемая Мэйя, я что-то стал плохо себя чувствовать, нездоровится и горло дерет. Не можете ли вы дать мне того чудодейственного лекарства, которое давали в прошлый раз? Я от него прямо сразу выздоровел.

– Отчего же не помочь хорошему человеку, но только лекарство очень крепкое, поэтому я дам вам всего одну порцию и больше не просите, а то оно будет вам не в пользу, а во вред. Прошлый раз я пошла вам навстречу, так вы и провалялись целую ночь в кустах. Еле утром вас нашли и привели в порядок. Хорошо, что об этом мало кто знает, а то бы досталось мне на орехи.

– Что вы, что вы, то мне просто стало нехорошо. Перед этим я попил немного топленого молочка, а оно очень плохо влияет на мой организм. Вот и присел в кустиках подумать об жизни, а меня и стомило, – засуетился дед, подскочив на ноги, протестующе размахивая руками.

– Ладно, сейчас принесу вам ваше лекарство.

И ведунья, повернувшись, пошла к домику, который темнел невдалеке. Через некоторое время она вышла, держа в руках глиняную кружку, наполненную какой-то жидкостью, которую и вручила деду. Из моего убежища я не мог определить, что это за напиток. Но по тому, с какой осторожностью его принял Захар и как нежно стал вдыхать его аромат, радостно улыбаясь, я понял, что это очень хорошее лекарство и оно ему действительно помогает. Он пил его мелкими глотками, закрыв глаза и периодически крякая от удовольствия, закусывая все это дымом своей глиняной трубки. Выпив последний глоток, Захар перевернул кружку и, выцедив остатки напитка к себе на ладонь, пригладил свой седой чуб и надел шапку, которую перед этим снял. Молча посидев минут пять, словно прислушиваясь к тому, что происходит у него внутри, он затем встал и, поклонившись, произнес:

– Премного благодарен вам, уважаемая Мэйя, за то, что не дали пропасть христианской душе. Теперь мне действительно намного легче, и если вы не желаете больше продолжить мое лечение, то я пойду.

– Да уж, будь добр, иди, мне еще очень много надо сделать. И иди, пожалуйста, спать, а не наслаждайся красотой синего моря из кустиков.

И Мэйя махнула ему рукой, показывая, что она его больше не задерживает. Дед поклонился и пошел по тропинке вниз. Когда он проходил мимо меня, я уловил заметный запах хмельного напитка, который был задобрен какими–то травами с очень знакомым ароматом. Только из этих трав мы делали у себя ароматный чай, а тут нашли для них совершенно другое применение.

– Так вот, оказывается, каким лекарством лечится дед! Вот на этом надо будет и взять его, – подумал я и, пробыв еще немного в засаде, быстро выдвинулся домой, чтобы успеть добраться туда раньше Захара. Это мне удалось, и я мгновенно бросился на постель, благо, что все уже спали крепким сном. Чуть позже появился и дед, который, что-то бормоча себе под нос, долго устраивался на своей половине.

Утром день начался, как обычно. Мы занимались воинскими упражнениями до седьмого пота. Я занимался с девушками-воинами, к остальным, которые жили в черте города, меня, как и других мужчин, не пускали. Там обитали самые маленькие и те, которые были постарше моих подчиненных. Руководили всем жрицы храма богини Артемиды во главе с Зофией, которая уже своим именем была нацелена на принятие мудрых решений. Они обитали в храме, где и проводили основную часть церемоний, связанных со знаменательными событиями жизни этого народа. Но кто они такие и как оказались здесь, для меня это было тайной, которую я очень сильно хотел узнать. И мне это позже удалось. Я по крупицам собирал сведения, касающиеся этой тайны, и она постепенно раскрывалась передо мной во всей своей загадочной ясности. Казалось, все понятно, но не совсем, чего-то не хватает для полной картины. И это добавляло азарта в моих изысканиях, и чем больше я открывал, тем больше мне казалось, что я стою в самом начале пути по выяснению всего того, что меня интересовало.

Мои ученицы были разными и по характеру, и по внешнему виду, но надо отдать должное их грации и желанию освоить что-то новое, которое возвышало их над остальными. В них все-таки играл дух женского соперничества, и они красовались друг перед другом, выхваляясь своей гибкостью и выработанными умениями в тех или иных приемах, хотя в целом, как я узнал позже, это была попытка произвести впечатление на меня. Я любовался их воинственным видом, восхищался ими и жалел их одновременно. Все-таки это не женское дело – воевать. Вон уже достаточно опытная Нодаруж, что в переводе означало быстрые ноги, еще совсем молодая, а тело уже иссечено боевыми шрамами. А рядом скачет Кьянса с глазами, отливающими синевой, а через ее загорелое лицо тянется шрам от сабельного удара, причем эти все «боевые награды» они получили от мужчин. Поэтому мне было понятно, что когда они вырывались в атаку на вражеское войско, то поднимали дикий вой в желании добраться до тех, кто изуродовал их молодое тело, предопределив тем самым и дальнейшую судьбу. Вот почему здесь не было свадеб, вот почему здесь мужчины жили отдельно, вот почему здесь продолжение рода превратилось в особый ритуал. Несмотря на то, что я обучал их нужному делу уже достаточно долго и, на мой взгляд, достаточно качественно, все равно я чувствовал недоверие к себе со стороны отдельных личностей. Но выбирать не приходилось, и я тащил свою лямку, вовсю стараясь найти способ вырваться отсюда.