Владимир Нестерцов - В гостях у Папского Престола

Перед уходом прелат сказал, что раз я солдат, то и питаться я буду с солдатами, так как другая еда мне здесь не подойдет. Меня отведут на обед и расскажут, как дальше действовать. После ухода прелата я умылся и лег отдохнуть на жесткую кровать, застеленную темным шерстяным одеялом.

Проснулся я от того, что кто-то бесцеремонно дергал меня за ногу. Открыв глаза, я увидел склонившегося надо мной гвардейца, который жестами предлагал мне следовать за ним. Пришлось подчиниться, и мы вдвоем по гулким коридорам двинулись в трапезную. Ее выдавал запах пищи, который по мере приближения становился более весомым, заставляя голодный желудок замереть от предвкушения вкусной еды. На этот запах шли гвардейцы, с любопытством рассматривая меня. В столовой на лавках сидели грубоватые деревенские парни, основным занятием которых было военное дело. Знали они его достаточно хорошо и продавали свое умение Ватикану за довольно солидное денежное вознаграждение. Все они были швейцарцами, и это была их единственная профессия, которая передавалась из поколения в поколение и давала средства к существованию. Когда-то они спасли Папу Климента YII от короля Испании Карла Y, выведя его через подземный ход в Замок Ангелов, благодаря чему он остался жив. При этом из 147 гвардейцев в живых осталось всего 42 человека. Тем самым они доказали свою верность и преданность. После этого случая последующие руководители Ватикана формировали гвардию страны только из швейцарцев. Они охраняли все входы и выходы, и в первую очередь- жизнь Папы. Это все и многое другое рассказал мне капитан гвардейцев Франц фон Зайлен, пригласив на беседу после инцидента, произошедшего в трапезной.

А пока, сопровождаемый гвардейцем, я переступил через порог и расположился за указанным мне отдельным столиком недалеко от входа. Гвардейцы входили, снимали головные уборы, ставили алебарды в пирамиду и садились за стол. Каждый накладывал себе пищу самостоятельно в оловянную тарелку, которую брал на специальном столике. Скорее всего, даже здесь они располагались по кантонам, придерживаясь принципа землячества, что можно было понять по разговорному диалекту за разными столами. Этого языка я не знал, а на латыни со мной никто не разговаривал. Поэтому все мое внимание сосредоточилось на каше с мясом, которая достаточно вкусно пахла, провоцируя меня к более тесному контакту с собой. Я не стал сопротивляться, и, взяв ложку, стал наполнять кашей свой голодный желудок. Монотонный шум вокруг, создаваемый большим количеством людей, жил своей жизнью. При этом, находясь в новой для меня обстановке, я подсознательно контролировал его. Внезапно в этом гуле возникла небольшая пауза, которую вызвал достаточно внушительный гвардеец, присевший недалеко от меня. Когда он вошел, все замерли, а затем продолжили общение только после того, как он сел за стол. Меня это не касалось, но какая-то настороженность возникла, заставляя собраться. Пока я молча ел, меня изучали со всех строн. Кто смотрел прямо, не мигая, кто-то обменивался репликами с соседом, вероятно, по поводу моего внешнего вида, а кто-то не замечал вообще, словно я был пустое место. Я игнорировал эти взгляды, продолжая доедать свою кашу. Однако вскоре севший недалеко гвардеец вытянул в мою сторону ногу и что-то сказал. Его реплику покрыл звук хохота всех, кто находился в трапезной. Это была прямая провокация в мою сторону, и касалась она, очевидно, моих видавших виды сапог. Однако я не обратил на это внимания и продолжал свое трапезное дело. Тогда гвардеец сказал еще что-то в мою сторону, однако его реплику поддержало уже меньше швейцарцев, которые недоуменно переглянулись между собой. Однако на него это не произвело никакого впечатления. Недовольно фыркнув, он встал, взял свою тарелку с остатками каши и, подойдя ко мне, вывалил все это передо мной, нагло улыбаясь. Чтобы не ввязываться в ссору, я с сожалением посмотрел на свои остатки пиршества, молча встал, намереваясь просто уйти. Видя мою спокойную реакцию на свою выходку, гвардеец преградил мне путь и протянул руку, пытаясь схватить меня за голову, однако я увернулся и выскочил из-за стола. Разъяренный моей ловкостью, противник налился багровым цветом и его отношение ко мне чувствовалось на таком уровне ненависти, что, даже еще не приблизившись ко мне, он выбрасывал ее волнами на эмоциональном уровне, которые разбивались о мою защиту. Я уже предугадывал его очередное действие, и, когда он, зарычав попытался схватить меня двумя руками, я, сконцентрировавшись мысленно, не поднимая рук, ударил его в солнечное сплетение, что заставило его согнуться пополам и упасть на пол. Все замерли от неожиданности. Такого они еще не видели. Они не могли понять, что же произошло. Кое-кто бросился к упавшему гвардейцу, а двое, выхватив шпаги, кинулись на меня. Одного из них я остановил оловянной тарелкой, которая в полете хорошо приложилась к его шее, а затем, перепрыгнув через стол, схватил в пирамиде ближайшую алебарду и встал в оборонительную позу. Подняв глаза на противника, я увидел, что против меня зловеще поблескивали уже пять шпаг. Они постепенно наступали на меня, сокращая пространство для маневра. Еще немного – и меня припрут к стенке. Не дожидаясь такого финала, я подпрыгнул и, оперевшись на алебарду, перелетел через нападавших, оказавшись за их спиной. Резко повернувшись, я успел пригладить своим оружием по голове двух человек, в результате чего передо мной оказалось всего трое. Плохо то, что алебарда зацепилась за лавку и осталась на полу, сделав меня безоружным. Пока противники приходили в себя, я воспользовался ситуацией и одолжил у лежащих без сознания гвардейцев шпагу. Встав в оборонительную позу, я взвесил в руке свое новое оружие, прикидывая, как я буду защищаться. Естественно, это была не сабля. И держать ее в руке тоже было не особо хорошо, так как она казалась более легкой. Да и приемы боя были совсем другие. Этим оружием широко не размахнешься для рубящего удара, тут главное – отражать клинок противника и пытаться его наколоть на свое оружие, используя всякие обманные движения. Благо, я, находясь в Париже, все-таки немного подучился владеть этой техникой, так что абсолютным профаном я не был. А противники тем временем медленно наступали, пользуясь молчанием остальных присутствующих гвардейцев. Вполне возможно, таким был мой входной билет в это закрытое общество. Все зависело от того, как я выдержу настоящее испытание. Быстро осмотревшись, я понял, что желающих присоединиться к нашему боевому танцу больше не предвидится. Это уже обнадеживало, поэтому прежде всего следовало успокоиться и изучить противника, чтобы выбрать тактику поведения. Взяв себя в руки, я начал по очереди разглядывать своих оппонентов. Справа на меня заходил флегматичный гвардеец, держа шпагу на вытянутой руке. Посередине, сузив глаза, с темными подергивающимися усиками медленно надвигался второй противник, держа шпагу острием вниз. Ну а слева, дрожа от страха, надвигался еще совсем молодой парнишка, в руках которого шпага дрожала от перенапряжения. Прикинув, я понял, что самый серьезный мой враг – это тот, который в центре. Скорее всего, он первым начнет атаку, ему на помощь затем бросится флегматик, ну а самый молодой будет действовать по обстановке. А пока они медленно приближались, загоняя меня в угол, чтобы лишить возможности маневра. Сзади меня оставался столик, на котором располагались тарелки с остатками пищи, так что пути отступления не было. Отходя назад, я внимательно наблюдал за противником. И когда сзади до стоящего там стола остался всего один мелкий шаг, усатый решился на атаку. Это было видно по сузившимся глазам и чуть замедленному движению левой ноги по переносу тяжести тела для удара на правую. Я очень четко поймал этот момент и, когда он сделал выпад, был к нему готов, применив простой студенческий прием. Пропустив его руку со шпагой возле своего тела, я поставил ему подножку и, используя его инерцию движения, подтолкнул в спину рукой. Он на полной скорости врезался в стол с объедками и рухнул на пол. На его спину посыпалась грязная посуда, покрывшая полностью его франтоватый мундир. Это вызвало взрыв хохота, который разрядил обстановку, что отвлекло внимание остальных нападавших. Когда они пришли в себя, я стоял сзади флегматика, уперев шпагу ему в спину. Как полагается в таких случаях, он бросил своё оружие на пол и, обернувшись, протянул мне руку. Мы обменялись рукопожатиями. Третий, молодой гвардеец, сунул шпагу в ножны и отошел в сторону. Хохот, вырвавшийся в столовой из десятка мужских глоток, привлек внимание начальства, которое моментально очутилось на месте инцидента, и во внезапно наступившей тишине обозрело «поле битвы», отдав какое-то распоряжение. Затем меня повели за собой.