Литтмегалина - Дом на берегу

– М-да, – только и сказала я.

– Да уж поинтереснее твоих ваз и яблок будет. Ты больше на меня не сердишься?

Я пожала плечами, чем Натали вполне удовлетворилась.

Все вроде бы наладилось, и мы продолжили общаться как прежде, вот только избегая упоминаний о Леонарде или Колине. Но спустя некоторое время я снова застала Натали в комнате брата. Я послушала, стоя за дверью. Голос Натали звучал мягко и плаксиво. Слов мне разобрать не удалось. Пока я раздумывала, что мне делать, показалась сама Натали.

– Не здесь, он услышит, – прошептала она, уводя меня подальше.

На щеках у нее блестели крупные слезы, но глаза смотрели с обычным сарказмом – похоже, Натали устроила Колину нечто вроде представления.

– Натали, поверить не могу, что ты опять принялась за старое.

– Почему же сразу за старое? Может быть, твои слова произвели на меня впечатление, и я решила пересмотреть свое поведение. Может, у меня внезапно прорезались сестринские чувства. Сегодня я даже не орала на него.

Натали поцеловала меня, но я осталась холодной к ее поцелую и даже испытала неприязнь от осознания того, что нежностью она пытается мною манипулировать.

– Ты играешь с его привязанностью, Натали. Что потом, когда тебе надоест? Ты снова скажешь ему, что он маленькое чудовище?

– Не думай обо мне слишком плохо, – попросила Натали, но как-то неуверенно, будто сама не знала, что относительно нее будет «слишком». – Но и хорошо, конечно, тоже не думай, – добавила она, исчезая в темноте коридора.

«Как же они похожи», – подумала я вдруг. Леонард ужасен, но и Натали тоже. Просто они по разные стороны, и если кто-то играет за черных, а кто-то за белых, то это лишь потому, что так выпал жребий.

Влечение Натали к Леонарду казалось мне иррациональным и странным. Но разве саму меня не влекло так же иррационально и странно к самой Натали? Да, я поняла, как это, теперь.

– Я знаю, что она обманывает меня, – спокойно сказал мне Колин, когда я вошла к нему в комнату. – Но знаешь, когда у тебя нет настоящих, даже фальшивые бриллианты кажутся стоящими.

Выражение лица у него было действительно довольное, на губах слабая улыбка.

– Я только хочу, чтобы она приходила ко мне. Мне нравится смотреть на нее, разговаривать с ней – даже если она лжет мне или говорит только гадости.

Я слушала его молча, хотя в моей груди теснилось множество слов.

– Скажи – а мы похожи? То есть по нам заметно, что мы брат и сестра?

– Очень. Но не принимай ее слова близко к сердцу, Колин, не воспринимай их всерьез. Натали может быть очень жестокой.

– Я знаю.

Ночью ко мне ломился Уотерстоун-младший. Я сидела на краю кровати и морщилась при мысли, что могло бы произойти со мной, если б я легла, забыв запереть дверь.

– Открой, маленькая дура, а то хуже будет! – Уотерстоун перешел от уговоров к угрозам.

Я зажала уши ладонями.

Этот дом как будто катился под уклон, сорвавшись со своего места. Однажды это должно было прекратиться.

Миссис Пибоди пропала. Только после ее исчезновения я осознала, как старушка держала этот дом. Без нее все сразу пришло в упадок. Комнаты в одночасье заросли грязью, привычный распорядок дня разладился, и еду больше никто не готовил (только я варила для Колина супы и овсяную кашу). Как-то, спустившись в кухню, я увидела Уотерстоуна-старшего, который стоял возле стола и жадно обгладывал сырую куриную ногу. Закончив, он бросил кость на стол, вытер ладони о брюки и вышел. Да, угнетатели наши совсем распустились. Мария окончательно потеряла связь с реальностью, и где только я не натыкалась на нее, лежащую в отрубе. Один раз я застала ее вместе с Уотерстоуном-младшим, оба были в совершенно непотребном виде. Раньше я была бы шокирована, теперь только обрадовалась, что он нашел отток своей дурной энергии – у меня уже все тело болело от его щипков и тычков. Леонард также не остался в стороне от вакханалии – все чаще я видела его с блестящими пьяными глазами, без галстука, в расстегнутой рубашке, открывающей синюю от татуировок грудь. Однажды, столкнувшись со мной в коридоре, он засмеялся и крикнул своему псу: «Бист, взять ее!» Я мгновенно оказалась за дверью моей комнаты и повернула ключ, но долго еще слышала, как чудовищная собака рычит и скребется в дверь.

Только на Натали исчезновение миссис Пибоди никак не повлияло – она и раньше вела лишенный всякой упорядоченности образ жизни, а в пище не нуждалась уже давно, заменив ее алкоголем. Впрочем, не слишком успешно – она похудела, и на осунувшемся лице глаза ее полыхали паническим огнем.

В день, когда пропала миссис Пибоди, на пути к берегу я встретила Немого. Его серые брюки и куртка спереди были забрызганы кровью. Я остановилась, и Немой тоже остановился. Я посмотрела ему в глаза, но они были темные и матовые, как угольки. Я толкнула его в грудь. Он не отреагировал.

– Тебе стыдно? – спросила я. – Ты чувствуешь хоть что-нибудь? Что они сделали с тобой, что ты стал таким?

Немой продолжал смотреть на меня своими ничего не выражающими глазами. Его кожа была серой и грубой, как ткань, из которой шьют мешки. С отвращением я поняла, что даже не считаю его человеком. Во всяком случае, живым. Я развернулась и пошла обратно в дом. Привыкнув к происходящему, я начала воспринимать все как обыденность. Начала забывать, как было раньше. Будто всю жизнь прожила в доме, где люди пропадают один за другим, а по коридорам стелется зеленый дым.

Я перестала спать по ночам. Я рисовала, и мои картины были одна ужаснее другой: безлюдные потрепанные корабли на фоне грозового неба; улицы, где мертвые шли рядом с не замечающими их живыми; заброшенные дома, за разбитыми окнами которых белели призрачные силуэты. Долгое время эти образы, зародившиеся в долгие тоскливые ночи моего детства, когда в большом темном доме не было никого, кроме меня и старого дворецкого, дремали, погребенные в моей голове. А теперь они разрывали почву над собой, выбирались на поверхность.

Спустя две недели Колин запретил Натали приходить к нему. У нее, наверное, от ярости огненные круги стояли перед глазами, но ей пришлось сдаться.

Причину, по которой он отослал Натали, Колин так и не назвал мне, но нам было не до того. Учебники не раскрывались давно, но только потому, что его любознательность уже не находила в них ответов. Каждую минуту он озадачивал меня новым вопросом. Почему солнце не падает на землю? Почему у матросов выпадают зубы? Почему листья желтеют? Почему некоторых птиц можно научить говорить, а других нельзя? Почему кошки дергают хвостом, когда злятся, а собаки наоборот? Иногда я совсем терялась, пытаясь подобрать ответ, а Колин уже спрашивал о чем-то другом.