Роберт Эйкман - Холодная рука в моей руке [сборник litres]

Кстати, я не сомневалась в справедливости этих слов; впрочем, графиня при любых обстоятельствах вряд ли стала бы на меня жаловаться. Наверное, затеять разговор с мамой ее подвигло стремление хоть как-то мне помочь; усилия ее были направлены в ложную сторону, но подобную ошибку совершил бы всякий, кто плохо знает маму.

– Какая дерзость! – Голос мамы почти сорвался на визг. – Девочка, ты дерзишь собственной матери!

Мама так распалилась (из-за сущего пустяка? Даже большего пустяка, чем обычно?), что уколола себе палец иглой. Это происходит постоянно, когда она пытается вышивать; полагаю, причина тут в ее неспособности сосредоточиться на одном конкретном занятии; в ее шкатулке для рукоделия для таких случаев хранится клочок корпии. На этот раз корпии не оказалось, а укололась мама, похоже, весьма чувствительно. Бедняжка махала руками, как машет крыльями попавшая в силки птичка, меж тем кровь из пальца струилась все сильнее. Я взяла ее руку в свои и принялась слизывать кровь. Это было так странно – ощутить на языке вкус маминой крови. Самое странное состояло в том, что вкус показался мне на редкость приятным; сравнить его можно только с самыми изысканными сладостями. Сейчас, написав эти слова, я ощущаю, как моя собственная кровь прилила к щекам.

Наконец мама перевязала палец носовым платком, одним из тех хорошеньких платочков, которые она купила в Безансоне. Взгляд ее, устремленный на меня, как обычно, был исполнен неодобрения. Однако она ограничилась тем, что сказала:

– В понедельник мы уезжаем. Возможно, это и к лучшему.

Хотя мы долго не задерживались ни в одном городе, до сих пор о предстоящем отъезде не было сказано ни слова. Известие застигло меня врасплох (зря я думала, что сегодня у меня более не будет повода сделать запись в дневнике).

– Но почему? – возопила я. – Так скоро покинуть милую графиню! Провести всего неделю в городе, по улицам которого ходил великий Данте! Город, где он создавал свои бессмертные творения!

Сейчас, вспоминая об этом, я невольно улыбаюсь. Похоже, сама того не замечая, я переняла у итальянцев частицу их экзальтированности и привычку к цветистым выражениям. Кстати, я отнюдь не уверена, что Данте создал в Равенне хоть одно из своих творений; но такого рода соображения не играют особой роли для итальянцев. Придется следить за собой, иначе пристрастие к словесным преувеличениям войдет у меня в привычку.

– Улицы, по которым гулял великий Данте, совершенно не подходят для прогулок юных девиц, – возразила мама с несвойственной ей резкостью. Казалось, я возбуждаю у нее неприязнь, которую не может смягчить ничто. Она поглаживала уколотый палец; кровь начала проступать сквозь импровизированную повязку. Охваченная, как любят выражаться в книгах, «крайне противоречивыми чувствами», я сочла за благо отвернуться.

Так или иначе перед отъездом из Равенны мне удалось еще раз вырваться в большой мир; произошло это на следующий день после разговора с мамой, то есть сегодня, несмотря даже на то, что сегодня воскресенье. Разумеется, в Равенне нет англиканской церкви, так что мы ограничились домашним богослужением: дворецкий отвел нас троих в особую комнату, где папа прочел несколько молитв и литанию, а мы с мамой исполнили роль хора. В комнате стоял шаткий обшарпанный стол и несколько деревянных стульев; причем все еще более пыльные и ветхие, чем прочая мебель в доме. Конечно, во время путешествия мы и прежде устраивали домашние службы, но никогда это не происходило в таких неприглядных и, прямо скажем, совершенно неподходящих условиях. Все это произвело на меня удручающее впечатление, и я была совершенно не готова должным образом воспринимать Слово Божие. Никогда прежде такого со мной не случалось, даже во время семейных молитв, столь мало способствующих подъему духа. А сегодня в моей бедной голове бродили неподобающие мысли, от которых невозможно было отделаться. Например, я задавалась вопросом, насколько спасительно Слово Божие, ежели его читает неканонизированный мирянин вроде папы; слово «неканонизированный» здесь, пожалуй, не к месту, правильнее было сказать «не имеющий духовного сана». Но я оставила первое выражение, ибо в применении к папе оно звучит до крайности комично, он ведь вечно проезжается насчет всех этих «римско-католических святых» и их чудес, а также бесконечных церковных праздников в их честь. Англичане, как правило, весьма неприязненно отзываются о священниках-католиках. Но нельзя отрицать, служителей римской церкви, по крайней мере, коснулись руки, через которые со времен Святого Петра передается Благодать, исходящая из неисчерпаемого источника. Что касается папы, он этой Благодати ни в коей мере не сподобился, да и сподобился ли ее мистер Биггс-Хартли, еще вопрос. Убеждена, лишь избранные имеют право быть посредниками между Богом и человеком; лишь тот, чьи руки не запятнаны, достоин причащать Кровью Агнца.

О, сумеет ли мой новый друг выполнить свое обещание? «Мы встретимся снова», – сказал он, но папа и мама, невзирая на мой протест, вынуждают меня покинуть город, где мы познакомились. Стоит ли мечтать, что мы увидимся снова, да еще «и не раз»? Излишне говорить, что подобные мысли меня расстраивают, хотя и не так сильно, как этого можно было ожидать. Причина моего спокойствия довольно проста; в глубине души я точно знаю, что между нами произошло нечто чудесное; мы предназначены друг другу свыше, и связавшую нас нить непросто будет разорвать; следовательно, наши пути неминуемо пересекутся, и уж конечно, неоднократно. Хотя я и расстроена, моя уверенность в новой встрече так велика, что в глубине души царит покой; как я уже сказала, лед и пламень владеют мною одновременно. С удивлением обнаружила, что способна думать и о посторонних вещах; в прошлый раз, давным-давно, когда я вообразила, что влюблена (глупая фантазия) в мистера Фрэнка Стобарта, все было совершенно не так. Да, несомненно, благодаря моему удивительному другу на мою трепетную душу снизошел мир. Жаль только, что я все время чувствую себя усталой. Несомненно, усталость пройдет, когда события позавчерашнего вечера чуть дальше отойдут в прошлое (о как печально, что это неминуемо; как печально, что с этим придется смириться); сегодняшняя прогулка тоже оказалась для меня утомительной. Нет, нет, ничуть не утомительной! Не желаю признавать, что устала! Не желаю признавать, что несносная Эмилия вернулась с прогулки «свежей, как маргаритка», используя выражение, столь любимое простолюдинами в тех краях, откуда я родом.

И все же прогулка выдалась на славу! Мы бродили по Пинета-ди-Классе, огромному лесу, который раскинулся между Равенной и морем; сосны, которые там растут, удивительно толсты, их густые мохнатые кроны подобны зонтам невероятных размеров, и, говорят, за каждой прячется медведь или разбойник. Никогда прежде я не видела таких сосен; ни во Франции, ни в Швейцарии, ни в Голландии, не говоря уже об Англии. Они похожи на сказочные деревья из «Тысячи и одной ночи» (правда, я эту книгу не читала); стволы и ветви у них такие мощные, что на них могла бы свить гнездо сама птица Рух. Их так много, так невероятно много, и все такие старые! Останься я без провожатого, моментально заблудилась бы, ибо тропы, петляющие меж корнями, с трудом различимы под слоем сухой хвои; но, надо признать, Эмилия, отбросив свое прежнее жеманство, шагала широко и быстро, как мальчишка, и ориентировалась в лесу столь превосходно, что я могла лишь поражаться этому. Теперь мы с Эмилией достигли полного взаимопонимания; благодаря ей я узнала множество итальянских выражений, которые немало меня удивили. Постоянно напоминаю себе, что итальянский не относится к числу сложных языков; великий автор «Потерянного рая» (этой книги я, признаюсь, тоже не читала) утверждает, что нет ни малейшей надобности тратить время на уроки итальянского, ибо этому языку обучаешься между делом. Мое общение с Эмилией служит тому прекрасным доказательством.