Мирей Кальмель - Проклятая комната

— Я не видела и не слышала никого, кто бы шел за мной, тетя, — заверила она.

— Тогда он заблудился в подземелье. А впрочем, какая разница… Ты должна найти его, Лоралина, пока он не проник в нашу тайну и не выдал ее. Возьми с собой волков и отделайся от него.

— Но я не могу убить этого человека! — возмутилась она.

Альбери жестко схватила ее за руку, повысила голос:

— Какая ты непонятливая, племянница! Выбирай — или ты, или он. Я отвела подозрения моего мужа, но он обыщет всю комнату Франсуа. Если Филиппус смог проникнуть в проход, значит, тот был неправильно закрыт. Возвращайся и закрой как следует, пока Гук не добрался до тебя!

— Пусть приходит! Он знает, что я существую.

— Ничего-то ты не понимаешь, дурочка. Я направила его по другой дорожке. Он должен считать нас невиновными, Лоралина, и подозревать Антуанетту де Шазерон. Вместе со своим супругом она расплатится за все зло, которое нам принесли. Ты должна верить мне и слушаться меня, иначе нас с тобой убьют.

Лоралина еще раз уступила. Альбери продолжила:

— Пока что не приближайся к Франсуа. Это очень опасно. Избавь нас от этого врача! Волки голодны — пусти их по его следу.

Лоралина не осмелилась признаться ей в своих чувствах к Филиппусу, очень уж смутные были они. Она знала, что Альбери права, и тем не менее не могла не думать, что Филиппус легко мог бы ее задержать, позвать стражу, и ее повесили бы. Она это инстинктивно допускала. Он мог бы. Он должен был. Но он этого не сделал.

Она вернулась в подземелье и нашла его. Он лежал без сознания, нога его застряла в трещине, лицо было в крови. Сперва возникло ощущение, что все вокруг нее обрушилось. Но потом она осмотрела его, успокоилась, ощутив биение его пульса. Она послала Ситара за другами волками, а сама побежала к комнате Франсуа. Одна лишь мысль неотступно преследовала ее: нельзя позволить слугам замка найти врача, прежде чем она не вылечит его. Она взлетела по каменной лестнице и заблокировала механизм, чтобы никто не смог открыть проход снаружи.

«Потому-то я и не обнаружил его в первые дни», — подумал Филиппус.

Нервно перебирая его пальцы, возбудившаяся от своих воспоминаний, Лоралина продолжала:

— Ты стонал, был почти без сознания. Тогда я соорудила что-то вроде носилок, и волки приволокли тебя сюда. Уже семь дней ухаживаю за тобой, погружаю в глубокий сон, чтобы облегчить твои мучения. Семь дней я бьюсь с тетей, чтобы сохранить тебе жизнь, потому что я люблю тебя, Филиппус, полюбила впервые и очень хочу верить, что ты меня тоже любишь!

Она лихорадочно прижала его пальцы к своим губам. Филиппус был потрясен. Все знания мира улетучились из него после этого признания. Все, чему он научился, пытался изучить — все потеряло свой смысл. Остались лишь глаза этой девушки. Хотел бы он оспаривать очевидное, но этому противилось все его существо. Чувства переполняли его.

— Да, я люблю тебя, Лоралина! Люблю вопреки всему…

Диким огнем загорелись глаза Лоралины. Она порывисто наклонилась к его губам, и они слились в страстном поцелуе.

«Я сошел с ума, — подумал он, — но как прекрасно это сумасшествие!»

Он больше не сочувствовал Франсуа де Шазерону. Узнав историю Лоралины и ее родных, он теперь лучше понимал причины этой мести. Пора было кончать со всем этим. Девушка заслуживала большего, нежели это мерзкое место. Он чувствовал себя готовым ввести ее обновленную в мир людей. Жениться на ней, наконец. Хотя и не знал, как это сделать.

— А что с моими ранами? Я их не чувствую… — спросил он, чтобы отвлечься, конкретизировать свои желания.

Лоралина отодвинулась от него.

— Сядь и прислонись к стене, — приказала она.

Он подчинился, чувствуя, что ноги его стали мертвым грузом. Холодным потом покрылась спина. Неужели он парализован? Лоралина склонилась над повязкой из листьев, обмотанных ленточками из ткани. Принялась разматывать ее.

— Знаю, ты врач, но мои лекарства тебе незнакомы, как и мой способ лечения, однако они действуют очень хорошо, — ободряюще бросила она, отдирая от раны корку засохшей слизи. — Кости срастаются, все будет хорошо.

Филиппус нагнулся над раной. Она была глубокой, но чистой, без нагноений. Он восхитился. Девушка отлично поработала, учитывая тяжесть ранения.

— У тебя еще были вывихнуты колено и левое плечо, да и голова была разбита.

Филиппус поднес руку к плечу, помял его.

— Совсем не больно, — удивился он.

Лоралина звонко рассмеялась.

— Свои способности я открыла не так давно. Бальзам из мака, который я постоянно даю тебе, притупляет боль, но поправишься ты только через несколько недель. Право, мне очень неловко держать при себе доктора Филиппуса и лечить его непонятным ему способом.

— А что потом? — с бьющимся сердцем спросил он.

— Потом я отпущу тебя к твоей жизни, а ты распорядишься моей.

Филиппус удовлетворенно покачал головой. Ему требовалось время на обдумывание этой невероятной истории, предоставленной ему судьбой.

— Прево заставит искать меня, наверняка…

— Недолго…

Несколько смутившись, она быстро пояснила:

— Я устроила так, чтобы твою одежду нашли вокруг кучи костей, обглоданных волками. Все подумают, что ты вышел через какой-то потайной ход, но доказать этого никто не сможет. Если бы ты вернулся в Монгерль, тебе пришлось бы рассказать о том, что узнал, а моя тетя не позволит тебе сделать это, понятно?

Филиппус подумал о своем добром слуге, который, оставшись один в этом неприветливом крае, без сомнения, будет оплакивать его больше всех. Но тут же решил, что в лучшем случае Коришон получит в замке новую работу и будет тем доволен, в худшем — с наступлением лета отправится в дорогу, чтобы принести печальную весть родным. И там он встретит своего хозяина в добром здравии и с молодой женой.

— Ты все правильно сделала, — одобрил он.

Он взял руки своей возлюбленной — горячие, с шероховатыми ладошками. «Боже, как она прекрасна!» — подумал он, глядя в миндалевидные глаза, опушенные длинными черными ресницами.

Вздыхая от счастья, он позволил ей поменять повязку. Странно, но, находясь обнаженным в этой пещере без каких-либо удобств и камина, он совсем не чувствовал холода. Наоборот, здесь было тепло и светло. И тепло, и свет излучала Лоралина, облагораживая собою все вокруг.

Когда подошел Ситар и шершавым языком лизнул его щеку, он не испытал ни малейшего страха. Ему даже доставило удовольствие проявление такой близости, и он, всегда уважавший волков, погладил спину зверя. Волк сел, словно собака перед своим хозяином. Его живые и умные глаза признательно смотрели на того, кого он уже причислил к своей стае.

«Я самый везучий человек на земле», — подумал Филиппус. Почему тогда его друг Мишель де Ностр-Дам ничего ему об этом не сказал?