Мирей Кальмель - Проклятая комната

«16 ноября 1515 года, Монгерль.

Никогда в этих краях не было таких морозов. Зима эта останется на моей памяти самой суровой. Вот уже неделю каждый день бедняки приходят в крепость просить приюта. Несмотря на запасы дров, их наспех построенные домишки невозможно протопить. Часто падающий снег попадает в каминные трубы, загоняет дым в помещение, а затем гасит огонь. Из-за участившихся приступов тошноты я уже не могу посильно помогать несчастным. Они десятками набиваются в самую большую комнату служб, и нам с Божьей помощью удается немного облегчить их страдания. Однако многие погибают. Особенно дети. Мне очень тяжко и горько.

Мой супруг понемногу поправляется. Гук уверен, что в его комнате воздух был отравлен, потому что на новом месте он чувствует себя гораздо лучше. Ни тот, ни другой не подпускают меня к себе. Может быть, они упрекают меня за то, что я уговорила швейцарского врача лечить Франсуа и ухаживать за ним. Франсуа утверждает, что, до того как исчезнуть, доктор похитил у него какую-то драгоценность, которую он показал ему в минуту слабости.

Бог наказал его за это. Его останки обнаружили вчера недалеко от замка под стеной на краю дороги в Тьер. Один крестьянин принес нам его сумку с инструментами, лежавшую нетронутой среди обглоданных костей. Мужчина хотел обменять ее на продукты для своей семьи.

Гук спешно отправился на то место, долго допрашивал крестьянина, но я не знаю, чем все это кончилось. Судя по настроению моего супруга, драгоценность так и не нашли. А я и знать не хочу, что это за вещь. То, что меня обманул мнимый врач, огорчает гораздо больше. Совершенно не представляю, что делать с его слугой. Он немой и вряд ли ответственен за грехи своего хозяина. Толстушке Жанне он нравится. К тому же он расторопен. Так что я его оставляю. Работы с бездомными невпроворот.

Я направила в Мутье посыльного к аббату Антуану с просьбой приютить, обогреть и накормить тех, кто приходит к нему со своими горестями. Вернувшись, посыльный доложил, что аббат тоже заболел. Как сказали, он застудил легкие и так сильно кашляет, что все в аббатстве очень обеспокоены.

Я чувствую себя одинокой, дороги почти непроходимы, а мои компаньонки постоянно скулят, вздыхают, мечтая о юге, там не смолкают песни, все танцуют и смеются, а шуты, трубадуры и сказители развлекают всех даже зимой. Молю Бога, чтобы он не отнял у меня ребенка, который будет скрашивать мое одиночество и тоску.

Я пряду, тку, шью приданое для новорожденного, это доставляет мне удовольствие и отвлекает от мрачных мыслей, когда Гук не приходит ко мне. Я немного образумилась.

Альбери меня избегает, она чем-то сильно озабочена. Если эта женщина меня выдаст, я погибну от мстительной руки моего супруга. Вместе с ребенком.

Опять полнолуние… И почему я не вышла замуж за какого-нибудь гасконского сеньора?..»

Антуанетта де Шазерон вытерла тряпочкой гусиное перо, заткнула пробкой чернильницу, подула на изящно выписанные строчки, затем закрыла дневник для записей. Ночь медленно опускалась на гору, но давно уже огонек свечей пришел на смену свету, отражавшемуся от белого снега.

Согласно легенде Бог, желая уничтожить Сатану, замуровал его в лед. Может быть, так оно и есть! Ее супруг обронил как-то, что лишь поэтому дьявол не пришел за ним. Но как только она поинтересовалась причинами появления в их стенах Сатаны, муж прогнал ее из комнаты, разгневавшись на ее бестактность. А раз уже Франсуа начал гневаться, можно не сомневаться, что он выздоравливает.

Она встала, прижав к груди свой дневник, выдвинула один из ящичков секретера, положила его туда и, задвинув, закрыла, вставив в узкую замочную скважину маленький ключик, который всегда носила на груди.

Она ненадолго опустилась на молитвенную скамеечку, прочитала вечернюю молитву, потом задула свечи и со вздохом легла. Дверь она не закрыла на засов. Этим вечером, как и в предыдущие, она будет ждать Гука, хорошо зная, что он не придет. Оба они мучились от воздержания, но ей понятна была его осторожность и она уважала его за это. Она долго еще прислушивалась, не раздадутся ли знакомые шаги в коридоре, потом уснула, погрузившись в грешные сны.

Убедившись, что Франсуа де Шазерон спокойно спит, Гук закрыл за собой дверь. Комнату охранял один из самых преданных ему стражников. Караульного прево оставил по привычке, так как отдавал себе отчет в бесполезности охраны. Ведь тайна Монгерля уже разгадана, тому помогли найденные останки врача. Отныне все прояснилось. Этот самозванец предположительно встретил Франсуа в Клермоне, когда тот находился там, и потом прибыл вслед за ним. Случайно он обнаружил подземный ход или ему подсказали? Как бы то ни было, если уж Филиппус смог исчезнуть, значит, ему известна была потайная дверь и как ее открыть. Он же дал Франсуа какое-то лекарство для оправдания необходимости своего присутствия. Возможно, он не нашел золото во время первых посещений замка. Тогда он прибыл сюда с немым слугой, который не мог бы предать его, представился доктором и ловко отвел все подозрения, заговорив об отравлении, а сам отравлял их еду. Действительно, на следующий день после его исчезновения Гук обнаружил следы вылитой за сундук похлебки. Это доказывало, что Филиппусу известно было ее содержимое.

Филиппус убедил Франсуа, что интересуется алхимией, заставил его разоткровенничаться, потом похитил золотой брусок и скрылся, покинув ставшего бесполезным слугу. Но божья кара все-таки настигла его. Голодные волки завершили дело. Филиппус фон Гогенхайм получил то, что заслуживает каждый вор.

Казалось, Гук должен был бы почувствовать облегчение после разгадки этой тайны, но он был зол на себя. Альбери по праву восстала против него. И все из-за Антуанетты. Он предал все пятнадцать лет доверия и сейчас терзался угрызениями совести. Он желал Антуанетту, но с тех пор как узнал, что его жене все известно, больше не сближался с ней.

В эту ночь он рассчитывал загладить свою вину. Потому что было полнолуние. Потому что потом он нужен будет Альбери. Потому что он хотел, чтобы она поняла, что ничего еще не потеряно. Потому что он сам слишком поздно осознал, что любовь жены к нему была сильнее ненависти к палачу ее семьи. На это он прежде не смел и надеяться. Когда она вернется, он убедит ее стать настоящей женой, дабы боязнь навсегда покинула ее. Гук хотел доказать ей, что она не внушает ему ужас и что он принимает ее такой, какая она есть. Полностью. Конечно, он, без сомнения, продолжит любить Антуанетту, сближаться с ней, но больше себя не выдаст.

Он без угрызений совести прошел мимо комнаты любовницы и толкнул дверь жены. Пусто. Только веселое пламя потрескивало в камине. Гук заставил служанок постоянно топить его. За пламенной завесой ему представлялось медленное превращение, слышались крики отчаяния, тоска. И отчетливей, чем в прошлые такие же ночи, он ощущал себя соучастником действа. Сложив молитвенно ладони, лицом к полной луне, светившей в окно, он ждал рассвета.