Андрей Буровский - Сибирская жуть-4. Не будите спящую тайгу

Михалыч продышался, подготовился… И побежал в голову колонны, обгоняя по снегу идущих. Обогнал Серегу Будкина, Алешку с Андреем, Андронова.

— Куда вы, шеф?!

— Погодите, ребятки…

Вроде бы все были позади, да вот цепочка следов не кончалась. Мало того, что следы нескольких оленей — тут все ясно. Но еще и человек здесь шел, вот следы — явно свежее, чем оленьи.

— Парни, там кто впереди?

— Как будто Пашка Бродов… Больше не может быть никого.

— Ну ладно… Подождем отстающих?

— Подождем… А что? Михалыч, вы всех хотите вместе согнать? А все равно люди идут с разной скоростью.

— Я, мужики, и имею в виду, что с разной скоростью… Кто замыкает, а?

— Обычно вы и замыкаете…

— Народ, давайте так… Ведь главное — чтобы все дошли, верно? А когда именно дойти — не так важно?

— Михалыч, не надо слов, все понятно. Мы пойдем вперед, сделаем тепло, чай сварим. Но тут потеряться — делать нечего, вы же видите…

— Вижу, парни, а что делать? Я так понимаю, что надо с часок ждать нас, отставших, а потом палить из карабинов и костер жечь у входа в зимовье.

— Костер не получится, завалит его снегом во мгновение. А вот оленей у эвенков взять и пойти встречать — это мы можем. Тогда уж лучше послать самих эвенков, они все в сто раз лучше сделают.

— Давайте так… Значит, Андрей, Алеша, Сережа — давайте в первом эшелоне. Друг друга не теряйте, а мы отстаем.

И еще две геологические эпохи двигались они через снег. Снег был уже до щиколоток, потом нога уходила в него сантиметров на тридцать. Сгущалась тьма, словно должна наступить настоящая ночь, как в тысячах километров южнее. Видимость была метров десять, не больше. Игорю казалось, что они идут уже века, что мир свелся к этому снегу, крохотному серому пространству, необходимости переставлять ноги, выдирая их из снега.

Склон пошел вверх, шум реки вроде приблизился. Река ворчала, как что-то живое, так, что Михалыч невольно положил руку на карабин. И усмехнулся, проследив за Игорем, который сделал то же самое.

— Смотрите, шеф!

За пеленой снега, в грязно-серых потемках, вроде бы заблестел огонек.

— Пап, это волчьи глаза!

— Красные? Один такой огромный глаз? То втрое меньше, то в три раза больше?

— Я смеюсь, папа! Мы дошли…

— Да, с чувством юмора у меня уже плохо. Но ты прав, сынок, мы, кажется, уже дошли…

Михалыч поднес к самому носу руку с часами. Было уже двадцать девятое мая, два часа ночи, а вышли они двадцать восьмого мая, в девять часов утра. За это время был один привал — обеденный, а вообще они прошли почти шестнадцать часов, сделав пятьдесят шесть километров по звериной тропке, а последние двадцать километров — по снегу.

Эвенки пришли к зимовью примерно пять часов назад, их застал Паша Бродов. Но эвенки в зимовье делать ничего не стали и вообще жить в зимовье им совершенно не хотелось. Они достали из вьюков палатку, поставили ее возле зимовья и стали на костре, прямо в этой палатке, варить чай. Парни позвали Бродова пить чай, и он пошел, но с некоторой опаской. Но и Пашка не мог не согласиться, что в поставленной эвенками палатке есть своего рода первобытный уют.

Но, разумеется, сам Бродов начал с того, что растопил печку, — дров пока хватало, перенес в зимовье рюкзаки, стал греть в чугунке воду для еды, в огромном чайнике — для чая.

Через полчаса он вышел за дверь, вгляделся в снег и, не увидев ничего, выпалил в воздух. Ответа не было.

— Почто палишь? — высунулся из палатки Афоня.

— Товарищей жду. Вдруг заблудятся?

— Почто могут заблудиться? Трахт, — убежденно пожал плечами эвенк.

Паша понимал, как дика для эвенков мысль, что кто-то может потеряться, заблудиться, не выйти к людям, не найти нужного места. Но он-то жил в других реалиях и через полчаса выпалил еще раз. И трудно описать радость Павла при звуке ответного выстрела.

Первые десять минут Андрей, Алеша и Сережа не пытались даже снять одежду. Так и сидели в полушубках, только отряхнувшись кое-как. Снег стаивал, у ног тупо сидящих на лавках образовывались лужицы.

— Ребята, чай будете?

— Будем…

Но Алексей так и заснул, пока Павел наливал им чай, а Андрей и Серега были ненамного лучше.

— За остальными когда пойдем?

— Ох, Паша, подожди…

Но через несколько минут они пошли. Остался Сергей, спящий Алешка. Парни боялись отойти уж очень далеко и прошли километра два. Не было в этих пределах Михалыча с Пашей и Игорем. Или шли медленнее, чем думалось, или попросту сбились с пути.

— Через полчаса пойдем надолго…

— Может, оленя возьмем?

— Зачем?

— А если совсем дело плохо?

— Ну давай. А пока давай нальем солярки, сделаем маяк. Серега последит.

— Дело!

Афанасий не хотел просыпаться, а проснувшись, не хотел давать оленя. Он все говорил про тракт, про то, что нужно подождать. В конце концов сам стал собираться, страшно недовольный всем на свете. И тут шарахнул выстрел — совсем недалеко, метрах в двухстах.

Высыпали на улицу, Андрей пальнул ответно, пошли навстречу по своим следам. Только Афоня пробормотал «ну вот…» и пошел спать. Михалыч ухитрялся улыбаться, хотя похоже это было на то, что человека посадили на раскаленную плиту, а он и улыбается — исключительно назло врагам. У Игоря лицо было черное. Не в смысле обмороженное — на легком морозе, без ветра, не обморозился никто. А черное от усталости. Женя тоже едва держался на ногах.

Повторилась сцена с сидящими на лавках, засыпающими, не донеся чай до рта ребятами. Михалыч каркающим голосом велел всем ложиться спать.

— Не советую есть, даже чай, если горячий, нельзя много… Может быть обморок. А завтра будет ломота. Сильная боль во всем теле, вот увидите…

В зимовье было тепло и сухо. Там, за дверью, все шептало, шелестело. Иногда сильно шелестело по крыше: накапливался снег, под собственной тяжестью съезжал. В зимовье было почти темно. Слабый-слабый свет падал из окна, еле-еле — от открытой печки.

— Жень… Привали дверь… — донесся сонный голос Михалыча из недр спального мешка.

Шеф помнил о безопасности, но сил у него уже не было. И сунуть в скобы брус он попросил того, кто еще держался на ногах.

Проспали почти десять часов, не сговариваясь, не планируя. Михалыч оказался прав — у всех страшно ломило все тело, и двадцать девятого мая отряд вставал очень тяжело.

Сергей пытался выйти из зимовья. Что-то не пускало дверь. Парень навалился посильнее… дверь подалась — хорошо, если на десять сантиметров. В щель хлынул свежий, чистый воздух, до этого Сергей не чувствовал, какой спертый воздух в зимовье, там, где спали вповалку целых семь здоровых мужиков. В щель хлынул ясный, чистый свет и всыпалось немного снега. Всю ночь шел снег, засыпая избушку, да и вчера снегу было уже по колено, только что от двери отгребли. Сергей навалился во всю свою немалую силу, щель увеличилась, но ненамного. Снег продолжался всю ночь, и сегодня, чтобы открыть дверь, надо было отгрести ее снаружи, что поделаешь!