Андрей Буровский - Сибирская жуть-4. Не будите спящую тайгу

Все сидели, потупив очи в некотором смущении духа. Из-за привычки торжественно какать и из-за дурости Михалыча дело оборачивалось худо — не будет помощи, все надо делать только самим. И выручать Мишку, и доводить до конца экспедицию, и возвращаться домой.

Никому нельзя послать весточку, что происходит с отрядом. Даже если все полягут, никто и ничего не узнает. Они пропадут, как экспедиция барона де Толля, о которой до сих пор толком ничего не известно, что вообще произошло. Барон со своими людьми ушел куда-то в снежную пустыню и не вернулся. Только и всего.

— Ну, ведь до Карска пешком идти не надо… — задумчиво сказал Лисицын. — Нам бы только до ближайшего телефона…

— Да, верно! — оживился Михалыч. — Может, я как раз и схожу? Мы с Женей и сходим, разведаем…

— Вы вчера уже «сходили», не позорьтесь.

Игорь произнес это спокойно, без малейшего неуважения, но Михалыч мгновенно зарделся, опустил голову, словно хотел изучить собственные ступни.

— Ну, а кто?

Вопрос Павла упал словно маленький, но громко стукнувший камушек.

— Значит, придется разделяться?

В словах Андрея были и вопрос, и утверждение.

— Получается, что так. Дело в другом: где здесь вообще есть телефон? — поинтересовался Алеша.

— Михалыч, доставайте карту, — почти скомандовал Андронов.

Неузнаваемый Михалыч кротко достал карту; сопя и вздыхая, стал показывать на ней места, где есть телефонная связь. Вроде бы есть в Бриндаките. Это ближайший поселок, фактория. Это сто пятьдесят километров, в долине Келамы. Это по ту сторону хребта. Есть военная база, Хабатай, — это триста километров на север, уже в тундре. Есть Голамда, но это на восток, и все-таки далеко, километров четыреста.

С полминуты царило молчание: народ переваривал информацию. И тут раздался уверенный, веселый голос:

— Сто, совсем подымался ест? Сяй пить будем? Кушить будем?

Обдавая всех запахом прелых тряпок и табака, в зимовье ввалились эвенки. Мало того, что над их ушами орали и вопили так, что самим становилось страшно. К ним в палатку забирались и таскали, трясли их за руки и за ноги, специально, чтобы разбудить.

— Будем кушать, Афанасий! Будем кушать, Николай! Давайте миски.

У эвенков была одна деревянная миска. Судя по ее виду и запаху, из этой миски ели еще предки эвенкийского народа во время всего своего нескончаемо долгого пути от озера Байкал к нынешним местам расселения. А вот на что не нашлось времени за все эти тысячелетия — так это чтобы помыть миску.

— Мужики, кто доел? Давайте быстренько помоем, — снова начинал командовать Михалыч.

Эвенки не очень понимали, зачем нужно мыть миску и зачем их должно быть целых две, но Алешка сбегал и свою миску помыл. Остальные продолжали спорить. Вроде бы ясно, что идти надо было на Кемалу, к Бриндакиту. С другой стороны — а как идти? Всем колхозом? А кто же тогда будет мамонтов стеречь? А если разделяться — то кто остается? И кто уходит, чтобы позвонить?

Дымился невероятной крепости чай, хрустел на крепких желтых зубах сахар, и Лисицын с его опытом таежника угадал нужный момент и начал расспрашивать эвенков.

— Как думаешь, Николай, доберемся мы до Бриндакита?

— Почему не доберемся? Доберемся. Три… лучше четыре дня ходи, и доберемся.

— А может, лучше на оленях? По снегу?

— Не, по снегу не пойдем. Сейчас зачем ходи? Сейчас сиди надо. День сиди, снег. Два день сиди, потом снега нету, потом ходи.

— Понимаешь, Николай, мне сейчас в Бриндакит надо. Я не могу никак ждать, а по снегу идти боюсь. — Лицо Николая отразило стоическое отношение к его непроходимой тупости. Молодой, неопытный Афанасий хохотал так, что свалился навзничь на спину, стал перекатываться с места на место.

Николай пихнул ногой Афанасия, спросил все с тем же стоицизмом:

— Зачем бояться идти по снегу? Надо лижи брать и не бояться…

— А у тебя есть лыжи, Николай?

— Путилька путет?

— Будет, будет! А сколько у тебя лыж, Николай?

— Две… — страшно удивился Николай.

— Двое лыж или две лыжины?

Почти минуту Николай тупо всматривался в Андрея. Потом решительно поднялся.

— Я сисяс.

И вернулся, неся в каждой руке по такой плетеной штуке, вроде теннисной ракетки, но длиннее. Такая очень вытянутая ракетка, длиной больше полуметра.

— Один лижа, — сказал Николай, взмахнув одной ракеткой под самым носом у Андрея. — Два лижа, — продолжил он, взмахивая второй: — Вот.

— Ты не дашь лыжи?

— Обе? — уточнил Николай.

— Конечно, обе.

— Тогда две путилька давай.

— Бери. Только расскажи, как надо идти в Бриндакит?

— Совсем просто ходи… Трахт!

— Это тебе просто, Николай! Ты мне расскажи, как бы ты шел?

— Как, как… Ходи и ходи…

— Исвиркет надо переходить?

— У тебя глаза есть?! Можно через хребет ходи, а через река не ходи?!

— А где через нее лучше ходи?

— Ну где… Ходи туда… Там видишь — камни, камни, а вода широко, шумит, ревет, а ничего не может. Там ходи. — Николай глубоко задумался, и все-таки добавил: — Там лижи надо снимай.

Афанасий опять зашелся от восторга. Разговор был мучителен для Николая — это понимал Андрей, понимали и Андронов с Михалычем. Николай не привык думать о дорогах, воспринимая их как данность. Знание, как «ходи», давалось не объяснением, не думанием, а только опытом и ничем больше. Не знать, как пройти из долины Исвиркета в долину Кемалы, мог только маленький ребенок или пускающий пузыри идиот. Николай искренне не знал, как объяснить, путал важные приметы с чепухой, страдал, потел, кряхтел, но трудился искренне и честно — вспоминал приметы, рисовал, объяснял, что и на что похоже.

Постепенно накапливались расстояния и приметы, карту уснащало все больше надписей и рисунков, нанесенных карандашом. Все больше записей делалось в блокнот. Через час почти все, наверное, смогли бы дойти до Бриндакита.

— Ну что, народ, надо всем идти или…

— Нет, Михалыч, всем идти нельзя, надо мамонтов стеречь и надо врагов одолеть, Мишку отнять.

— Для спасения Мишки надо посылать парламентеров… эвенков, мы же говорили.

— Насяльник, а путилька путет? — непосредственно вмешался Николай.

— Будет, Коля, будет… Одна — прямо сейчас, за лыжи и за помощь. Вторая — потом, если врагам письмо отнесете.

— Я не Коля, насяльник… Я — Николай!

— Ну, будет бутылка, Николай.

— Так что, Михалыч, идти придется одному, вот что совсем нехорошо…

— Потому что лыж на одного, Павел?

— Именно…

— А мы все, получается, останемся и будем тут сидеть, пока стает снег?

— Так ведь не просто так сидеть, Михалыч. Стает снег — и начнем операции, к своему лагерю пойдем.

— Алеша, а если снег еще неделю не стает?

И опять вмешался Николай:

— Такой снег быстро уходи…