Андрей Буровский - Сибирская жуть-4. Не будите спящую тайгу

Да, Ямиками Тоекуда был кто угодно, но не расист! Он был ученый, прагматик, материалист; он не разделял предрассудков дедов-прадедов. Но в Сибири он часто, слишком часто ощущал, что находится среди эбису.

С интересом человека, спрыгивающего из лодки на дикий, пустынный берег Сахалина, Ямиками наблюдал, как блатные выволакивают снаряжение, ставят лагерь под руководством Миши Шнобельмана. Он убеждался в том, что работники они никакие, и очень опасался за успех предстоящих маршрутов, а быть может, и предстоящего боя. Если все же будет бой.

Отойдя на несколько шагов, Ямиками взял в руки пригоршню влажного, тут же пустившего воду снега. Снег был зернистый, набухший водой, сверху покрытый корочкой. Сразу видно — уже раз подтаял, потом снова замерз, наверное, ночью, недавно. Было совсем тепло, от силы градуса три ниже нуля. Ямиками был уверен, что днем температура будет плюсовая и снег опять начнет таять. Но снег был мягким, не держал тяжести человека. Он не успел слежаться до того, как уже начал таять.

— Миса… — позвал Ямиками по-русски. Он считал, что часть людей пора послать в маршруты.

— Посылать некого, господин Ямиками. В каждый маршрут должен идти кто-то, кто знает смысл экспедиции, кто умеет работать с компасом и картой…

— А мы с вами разве не умеем?

— Я не уверен, что в силах идти, — уныло сознался Миша. — Может быть, вообще дождаться, когда снег растает? Может, завтра облака рассеются, можно будет подниматься на холмы и далеко смотреть оттуда?

Ямиками покачал головой, заулыбался:

— Не полуссися… надо сисяс.

И, перейдя на английский:

— Терять времени нельзя категорически. Возможно, здесь гибнет моя первая группа. Вы позволите мне собрать группу и выйти с ней в маршрут?

— Вы сумеете поднять людей в маршрут?

Ямиками молча пожал плечами.

— Вы здесь начальник, господин Тоекуда, я только помогаю вам. И ваши приказы не обсуждаются, как и приказы господина Фрола.

Тоекуда окинул взором лагерь. Несколько человек таскали палатки и снаряжение в разные стороны. Сначала относили их на один конец площадки, подальше от вертолетов, словно их почему-то боялись. Сбросив груз на землю, о чем-то пылко говорили, размахивая руками, и потом тащили все обратно. Еще трое или четверо просто двигались кругами, не зная, где что положить. Двое отошли к реке, о чем-то тихо беседовали, сидя на камушках. Один сидел на груде снаряжения и, кажется, мирно спал. Только пятеро мужиков ставили палатки, и вокруг них царил какой-никакой, а порядок. Ямиками заметил, что руки у них были менее татуированы, а в издаваемых звуках было меньше матерщины, чем у прочих.

Подбежал Василий, запыхавшийся от крика, потирая отбитую руку.

— Ну что делать с этой бестолочью?!

— Миша, что такое «бестолочь»? — заинтересовался Тоекуда.

Впрочем, Тоекуде было не до лингвистических тонкостей.

— Миша, вам придется строить лагерь и сделать маршрут вдоль ручья. Коротенький, километров десять. Половины людей вам вполне хватит. А вторая половина людей разделится на отряды. Один отряд пойдет на восток, другой — на запад. Как вы считаете, разумное решение?

— А как вы заставите людей выйти в маршруты? Они же устали…

Ямиками пожал плечами.

Василий задает тот же вопрос.

Ямиками подумал, что приходится слишком часто пожимать плечами.

— Соберите людей. Будете переводить.

Неохотно, кое-как собирался горе-отряд. Пять минут по часам прошло, пока подтянулись все, кроме сидевших на камушках. Те делали вид, что ничего и не слыхали. Ладно…

— Мы прилетели сюда, чтобы найти пропавших людей. Наша цель — сделать маршруты и найти их. Сегодня, сейчас, часть людей выйдет в маршрут — половина отряда. Эти люди поедят, попьют горячего чаю и пойдут. Один отряд — с господином Василием, другой — со мной во главе. Эти отряды уйдут на десять часов. За это время оставшиеся поставят лагерь, осмотрят его окрестности, приготовят еду для всех.

Ямиками сделал паузу, дал Михаилу перевести до конца. Повисла тишина, как показалось японцу — недоумевающая тишина. И в эту тишину Ямиками бросил:

— Это понятно? Вопросы есть?

На него смотрели — кто с интересом, кто с откровенной иронией.

Ямиками выждал и продолжил:

— Я вызываю добровольцев. Тех, кто пойдет в составе отрядов. Если не хватит добровольцев, я сам назначу людей в отряды.

Опять повисла тишина. И нарушил ее первым тот, кто смотрел глумливее остальных:

— Да мы, начальничек, не разумеем, что за такое дело — «маршруты»… Мы кто? Мы мальчики фартовые, мы что? Мы порезать можем, мы на дело ходим, а что еще за «маршруты»? В них, начальничек, мужики ходят, мы так понимаем!

Мужичонка частил еле понятной Тоекуде скороговоркой, кривлялся, разводя руками. И Тоекуда видел, что на одних физиономиях расплывается или готова расплыться такая же глумливая ухмылка. Другие смотрели строго, серьезно, и Тоекуда понимал по их лицам, что подвергается испытанию. Провалиться было нельзя — это он тоже понимал.

И он сказал без переводчика, уже зная, что у эбису полагается говорить «ты» равным или тем, кто ниже:

— Ти будесс меня подчинясся, понятно… Не будесс — тебя, к созалению, ты меня извиняла, не будессс… Понимала?!

Мужичонка ухмылялся в лицо. Тоекуда шагнул вперед, и рука собеседника мгновенным движением нырнула в карман полушубка. Не меняя выражения лица, Тоекуда ударил ногой в тяжелом, зашнурованном до колена ботинке. Анорак не мешал ему двигаться, практически не сковывал движений. Бил он левой ногой, безошибочно угодив как раз по кистевому суставу правой, опущенной в карман, руки. Послышался явственный хруст. Мужичонка выдернул повисшую, странно торчащую руку, секунду смотрел на выступивший из прорванной кожи розовато-желтый разлом кости. Потом взвыл, попятился, заорал, дико распялив рот. Тоекуда понимал, что так просто он теперь не замолчит, и ударил еще раз, ребром правой руки, в голову. Удар нужен был только для одного, чтобы прервался мешавший Тоекуце крик. И так уже поднимался ропот, слышались выкрики, в поднимавшейся сумятице легко можно было утратить контроль над ситуацией. Крик моментально прервался, мужичонка рухнул, словно кегля. Одновременно Василий выпалил в воздух из карабина. Ударило очень громко, рвануло уши, словно взрыв, отразили звук и холмы, оградившие тесную долинку, и тучи. И много раз отдавалось эхо, затихая в отдалении.

— А ну тихо, варнаки! Бунтовать?! Слушать командира, сволочи!

— Ух ты!

На лицах расцветали улыбки. Многие мужики-эбису явно были очарованы. Тоекуда испытал мгновенный приступ острого презрения к болванам. Словно животные, они всерьез уважали только того, кто лучше умеет драться. Но момент необходимо было использовать.