Андрей Буровский - Сибирская жуть-7

Настучал ли он на этих людей, я далеко не уверен, но вот о чем не спрашивал, о том не спрашивал.

Я же именно с этих пор вообще стал интересоваться Соловьевым, и, пожалуй, именно на материале Гайдара и Соловьева впервые всерьез задумался о том, что же это такое — связь человека с землей. Тем более, возникла такая история, году в 1988…

Стоял я в магазине, на стене которого был вывешен плакат про борьбу за право носить имя Гайдара. Взгляд мой в ожидании очереди упирался в пыль на улице Гайдара, в расположенную напротив магазина школу имени Гайдара, а по радио неестественно приподнятыми голосами рассказывали про очередной рейд старшеклассников по гайдаровским местам Сибири и что-то уж вовсе сюрреалистичное про «романтику Гражданской войны».

И тут мое внимание привлекла маленькая скромная бумажка на стене магазина; это было объявление, что продается телка, и что хозяин дорого не возьмет. И подпись: спросить, мол, Соловьева. Тут только до меня вдруг дошло, что я стою в самом что ни на есть центре событий 1920-х годов: и сам Соловьев, и добрая треть его «банды» — как раз из этого села.

По радио все продолжали нести про Гайдара, бабулька спрашивала продавщицу: «Маша, а минтай в томате свежий?», но уже повеяло, повеяло над магазином какими-то совсем другими ветрами.

Если хочешь что-то узнать о местных жителях — магазин как раз очень хорошее место для этого занятия. И не прошло получаса, как я уже знал — Соловьевых тут полпоселка! И в том доме живут Соловьевы, и вон там, и еще дальше по улице Гайдара…

Я сходил по объявлению насчет телушки, вызвав страшное удивление Соловьева: покупать телушку мужик явно не собирается, так чего приперся?! Был он очень вежлив, этот справный деревенский мужик, даже напоил меня чаем и пытался вести беседы про археологию и вообще про науку, но откровенно недоумевал. Мне же хотелось посмотреть на настоящего живого Соловьева, и он меня даже разочаровал: таким обыденным оказался родственник столь знаменитого повстанца…

Я еще раза два заговаривал о Соловьевых и убедился — даже про «того самого Соловьева» в поселке знали! В смысле, знали не только официозную версию, про которую трепалось радио, но знали и то, что «тот самый Соловьев» имел близкую женщину, невенчанную жену, и от нее сына. Что характерно, никогда не отрекалась от Соловьева его женщина, так и сгинула в лагерях. А сын «императора тайги» вернулся из лагерей уже в конце 1950-х, взрослым человеком, порядка тридцати, — даже не очень молодым по представлениям своего общества. Прошлое и отца, и его самого (как говорили в те времена, «биография») сильно мешали бы парню, захоти он получить образование или уехать из Сибири. Но никаких желаний такого рода у него не было, и прожил он жизнь обычного рядового колхозника, по принципу: «дальше Сибири не сошлют, ниже крестьянина не поставят».

А вот внуки злого врага Советской власти Соловьева росли уже в другую эпоху и получили образование, войдя в состав уже совсем иного общественного класса. В семье отлично известно, чьи они потомки, из семейной истории не делали секрета ни от детей, ни от начальства, ни от общественности.

Для меня это было уроком, и каким! Можно, оказывается, раздуть биографию мелкого палача по убеждениям и многократного убийцы, раздуть саму его ничтожную личность, как надувают лягушек, вставив соломинку в задний проход, представить его, убогого, чуть ли не национальным героем. Можно галдеть про это ничтожество по радио и телевизору, называть его именем улицы и «бороться за право носить его имя» кружкам и школам. Но пена сойдет, потому что все это время Соловьевы живут себе на своей земле, в деревнях, основанных еще их предками. Косят сено, вскапывают огороды, продают и покупают телушек, рожают и выращивают детей, ложатся в ту же землю, стократ политую их потом и кровью. Сходит пена, и остаются люди на своей земле, продолжающие свою жизнь, свою историю, брезгливо сторонясь приблудных «прогрессенмахеров».

…А люди в странной форме все еще попадаются в лесу. Последний раз я слышал о них в 1994 году, когда двое «таких» пришли к бабке Александре на огород, завели разговор о погоде и об урожае. Бабка напоила их молоком и пожаловалась, что вскопать грядки ей уже трудно.

— Так мы сейчас! Мы-то здоровые, что бога гневить! — вскричали молодые люди и несколько часов вскапывали бабкин огород. Вскопали, с удовольствием поужинали, хлопнули по полстакана самогону и удалились в лес уже под вечер.

Кто они такие, я не знаю. Не знаю, откуда пришли эти люди, куда ушли и чем занимаются. Еще меньше я знаю, продолжает ли заниматься этими людьми ФСК или как там теперь называют эту контору.

Эта история — один из откликов на прежние выпуски нашей «Жути»… В одном из них мне доводилось писать про странные звуки, слышанные мной в красноярской школе № 10. Впрочем, приведу фрагмент собственного текста, чтобы напомнить суть дела читателю:

"Трудно объяснить иногороднему, какую роль играла в жизни Красноярска школа № 10. Ее директор, Яков Моисеевич Ша, говаривал порой, что все великие люди города оканчивали именно ее. Это, конечно, преувеличение, и даже сильное, но что школа играла роль совершенно исключительную — это факт. Образование, которое давала эта школа, было по уровню выше на порядок, чем в большинстве школ, и раза в два выше, чем в других центральных.

Но вот что печально — что право делать дело покупалось обычной советской ценой. Официальным шефом школы был крайком КПСС, а по всей школе висели какие-то отвратительные плакаты с призывами служить в Советской армии, вступать в комсомол, любить Советскую родину и так далее, и тому подобное.

А в двух шагах от школы стоял бронзовый бюстик Дзержинского.

С Яковом Моисеевичем я находился в самых замечательных отношениях и часто подменял его, когда Ша ездил в командировки — вел уроки истории в «его» классах. Не помню, почему возникла такая необходимость, но как-то я долго ждал его из Москвы — весь метельный февральский вечер. Из школы все давно ушли, и во всем здании остались я и техничка, жившая тут же, при школе. Это была одновременно техничка и сторож.

Эта техничка, надо сказать, давно была своего рода ведомственной гордостью Якова Моисеевича — это была совершенно непьющая техничка, и за это одно ей прощалось совершенно все. Например, эта техничка была не вполне вменяемой и иногда вела с посетителями всяческие странные разговоры — например, заводила длинную и совершенно невразумительную историю про какого-то мужика, который прислал ей из деревни свиной бок. Тетенька, впрочем, была совершенно не опасна — немного не все дома, и ничего больше.