Андрей Буровский - Сибирская жуть-7

В этот вечер она все бродила вокруг, все стирала несуществующую пыль, все вела со мной светские беседы, но вот о чем беседы — убей бог, совершенно не помню. Было еще не очень поздно, часов восемь вечера, но уже совсем темно и, кроме того, метельно, ветрено. Ветер выл как-то уж очень разборчиво — в смысле, очень уж легко можно было разобрать долгое метельное: „У-уубью-ююю…". И долгий вой, и рев без слов, но с оттенком такой злобы, такой ярости, что становилось просто жутко. А потом вдруг неприятный трескучий голос явственно произнес где-то в середине коридора: „Ну и чего тут приперся, пся крев?" Я был совсем один в „предбаннике" директорского кабинета — техничка вышла. Мне стало как-то неуютно, а тут еще в оконное стекло забарабанили пальцами, отбивая как бы лихой марш. Поворачиваюсь — как и следовало ожидать, никого. Да и кто бы стал стучать в окна второго этажа?

Стало неприятно, и я вышел в коридор. Опять пронзительный вой метели начал складываться в слова — в непристойную ругань по-русски и почему-то по-польски. Тут опять поднялась та техничка.

— Что, покою не дает? Не слушайте его, похабника!

— Кого не слушать?!

— Который воет! Подумаешь, это Зержинский! Слыхали бы, что он мне сулит, когда я тут одна мету! На что сманивает, поганец!

И страхолюдная тетенька кокетливо потупилась, зарделась и натужно захихикала в кулачок.

Скоро приехал Яков Моисеевич; больше никогда я не оставался в школе № 10 по вечерам и ночам и ничего подобного не слышал.

Что я могу сказать по этому поводу?! Может быть, конечно, мне и почудилось. Конечно же, техничка была с большим приветом, хотя и совершенно не пила. Но вот за то, что слышал слова во время вьюги и стук в окошко, вот за это я ручаюсь полностью.

Какие-то непонятные звуки в том же здании слышали еще два человека — пионервожатая и еще одна техничка — вполне нормальная, но пьющая. Но с ними у меня не было близких отношений, и что они слышали, я не знаю" [].

По поводу этой истории у меня долгое время не было особой уверенности, относить ли все странности за счет каменного изваяния Дзержинского: ну слышал я какие-то слова, ну вроде бы кое-что слышали и другие… Но вменяемые люди из этих «других» не говорили ничего определенного, а на рассказы тетеньки с приветом полагаться трудно.

Но вот, оказывается, какая история связана с этим очень простеньким памятничком: четырехугольный каменный постамент чуть выше человеческого роста, примерно в два метра, и на нем — бронзовый бюстик в натуральную величину. Бюст как бюст, обычная физиономия Дзержинского; судя по фотографиям, даже более благообразная, чем была при жизни.

Казалось бы, явление это уж настолько заурядное, до скуки: подумаешь, памятник Дзержинскому. Если вокруг него и могли быть какие-то события, то или скучнейший советский официоз с вождением к памятнику пионеров с битьем в барабаны и клятвами «стучать, стучать и еще раз стучать, как завещал нам товарищ Дзержинский!».

Или что-нибудь такое же сюрреалистическое из эпохи «перестройки». Скажем, в 1989 году деятели красноярского «Мемориала» и «Клуба содействия перестройке» (организации поистине мистической, но совершенно в особом смысле, который в этой книге обсуждать смысла не имеет) решили на очередную годовщину Великого Октября возложить к памятнику Дзержинскому веночек из колючей проволоки. А навстречу им плечистые ребята, которые отрекомендовались «комсомольцами» (один, попроще, вякнул, что он «комсомолец из органов») и изо всех сил мешали возложить веночек. Так рьяно мешали, что сломали палец одному из деятелей «Клуба содействия перестройке».

Но вот однажды возле этого памятничка произошло нечто куда более любопытное, и началось это с того, что возле бюста Дзержинскому остановился один деятель Красноярского крайкома КПСС… Мелкий деятель, не из первых функционеров. Был он нетрезв, а стояла глухая ночь, и сей деятель аппарата КПСС допустил некий хулиганский поступок… То есть, говоря попросту, решил он помочиться на постамент этого бюстика. Не надо удивляться поступку крайкомовца — во всевозможных официальных советских организациях работало довольно много таких — не диссидентов, конечно, но людей далеко не идейных. Правда, врагами советской идеологии они тоже вовсе не были и если смеялись над официозом или творили мелкие совковые кощунства, то тайком, втихаря и стараясь не иметь лишних свидетелей.

Впрочем, я присутствовал как-то при сцене, когда пьяные крайкомовцы и горкомовцы поставили на стол с объедками портрет Брежнева и гнусаво пели его речи на мотив православных псалмов. Пели, мазали губы портрету водкой и салом, пока не попадали со смеху. А у меня все это вызывало ассоциации со Всешутейшим и всепьянейшим собором Петра I, гнусной пародией на православную иерархию и православное служение.

Вот и этот деятель собирался помочиться на памятник не из каких-то там скрытых диссидентских соображений, а попросту в порядке холуйского хулиганства: нагажу, мол, пока никто не видит! Тем более темно, и мела метель, и была сильная поземка, а в воздухе ветер все время поддерживал много мокрого снега. Дяденька начал писать на памятник… и потом рассказывал, что пробежал целый квартал и только тогда сообразил, что за ним никто и ничто не гонится, что вполне можно уже остановиться и просто застегнуть ширинку.

Потому что памятник, этот бронзовый бюстик вдруг повернулся к крайкомовцу и «как в мультфильме» — по его словам — оскалился на нарушителя своего спокойствия. Самым натуральным образом ощерился, обнажил клыки, и, отчаянно вскрикнув, человек кинулся бежать.

Подтвердить эту историю некому в том смысле, что никто не присутствовал при сцене, никто не видел, как оскалился памятник. Но я в эту историю верю, на что есть несколько причин.

Во-первых, первым рассказал мне ее не кто иной, как Александр Александрович Бушков. Да-да, тот самый, знаменитый «король русского боевика» и создатель нашей «Сибирской жути». Так сказать, отец-основатель серии. Сам Александр Александрович, узнав о моем желании описать эту историю, просил сообщить: верит он в нее не полностью… Я охотно удовлетворяю эту просьбу и передаю читателю: у А.А. Бушкова не стопроцентная вера этому рассказчику.

Но со своей стороны добавлю — за годы нашего общения не раз случалось, что А.А. Бушков сообщал мне самые невероятные вещи, и мне верилось в них слабо… А потом все это подтверждалось. У этого человека есть редкая особенность, которая должна быть присуща, казалось бы, скорее следователю, чем писателю: он умеет отделять истину от вранья. И так просто никаких историй не передает.

Во-вторых, с памятниками некоторых лиц связаны весьма любопытные истории. Я бы даже сказал, что у некоторых памятников очень плохая репутация. В германоязычном мире памятникам вообще приписывается способность довольно лихо разгуливать, особенно в безлунные ночи… В Средние века немецкие воины, приходящие в Италию вместе со своими императорами, весьма последовательно старались не оставаться на ночь поблизости от античных статуй. Итальянцев же, которые этих статуй не боялись, они считали или невероятно храбрыми людьми, или колдунами, которые просто умеют управлять этими статуями.