Влад Райбер - Страна вечного детства

Илюха рассказал, что у него на этих существ природное чутьё, сколько бы они ни старались быть незаметными, он всегда видел их среди людей.

Крепко убедился он в этом после встретил с Попутчиком. Когда у Ильи ещё была работа и права, он по дороге домой часто видел голосующего человека. Попутчик, как выразился Илья, оказался самым «сложным» из ненастоящих людей, каких он только встречал, потому что он был способен вести подобие обычного разговора и отвечать на вопросы о себе. Спроси то, что обычно люди спрашивают в дороге: как зовут, сколько лет, кем работает… и он ответит! Ответит сухо и не интересно: имя у него простое, возраста он среднего, работа заурядная, всё как у всех, он и выглядит обычно, посмотришь на его лицо, а потом и не вспомнишь, как выглядел. Человек как человек. Но спроси его о чём-то конкретном – и он начнёт «зависать»…

Попутчик не скажет, какой его любимый фильм, какие книжки читал в детстве, он даже ответа на детскую загадку «зимой и летом одним цветом» не знает.

Илья подвозил Попутчика несколько раз. Он проезжал всего несколько километров: от старого кладбища в районе соседнего села до въезда в наш город. В конце поездки всегда говорил одну и ту же фразу с одинаковой интонацией: «Вот тут меня высади».

Я спросил, с чего Илюха взял, что этот человек ненастоящий? Чудной просто, да и всё. Мало, что ли, таких? И тогда друг рассказал мне безумную историю.

Однажды Илье стало интересно, что делает Попутчик после того, как выходит из машины. Оказалось, что странный мужчина несколько минут стоит под дорожным знаком, а потом идёт пешком обратно на то место, где его подобрали, и снова пытается поймать попутку!

Илья решил подвести его второй раз за вечер и в дороге спросить, что за шутки такие мужик устраивает. И вот он подъезжает, останавливает машину, открывает дверь, а человек идёт как ни в чём не бывало, как будто Илью впервые видит.

Было уже темно. Вокруг никого, рядом кладбище… И этот собирается снова к нему в машину влезть… Мой друг вгляделся в это «мёртвое» лицо, в эти пустые глаза. Так ему стало страшно!

Илья прямо перед носом Попутчика захлопнул дверь – и по газам. Едет, едет, видит город впереди, успокоился немного. Страх отступил. А потом смотрит Илюха, а на соседнем сиденье лежат три отрубленных пальца! И как же их так дверью отрезало?!

Мой друг остановил машину, стал думать, что ему теперь делать. Усомнился он в своих теориях, думал, что человека покалечил. Смотрел он на пальцы и удивлялся, почему нет с них ни капли крови? Поборов отвращение, Илья взял один палец, стал разглядывать и понял, что не человеческий он. На срезе нет кости, нет плоти и жил, а только тёмная влажная масса, как глина.

Он собрал пальцы, бросил их бардачок. Приехал к дому. Решил избавиться от них, выкинуть куда-нибудь в кусты. Открыл бардачок и увидел, что это уже и не пальцы, а три тёмных глиняных слепка.

Илья не стал их выкидывать, принёс домой, а они через пару дней высохли и рассыпались в пыль. С тех пор мой друг видел Попутчика на дороге ещё несколько раз, но больше никогда его не подбирал. Проезжая мимо, он смотрел на его правую руку, но так и не смог разглядеть, всё ли у него было в порядке с пальцами.

Я слушал Илюху и не верил ему, строил скептичные догадки.

– Ты помнишь бабку? – спросил мой друг. – Которая у нас перед домом дорожки подметала?

– Какую бабку? – не понял я.

– Мы на Морозова жили, там бабка такая молчаливая по утрам мела дорожки, – пояснил Илья. – Помнишь её?

– Ну! – я пожал плечами. Вроде была там какая-то старушка.

– Так вот она тоже из этих… из ненастоящих, – уверял меня друг.

– С чего ты взял? – я всё больше сомневался в адекватности Ильи.

– Так я её недавно видел, – сказал он. – Она до сих пор там ходит с метлой своей. Бабка бабкой, но до сих пор не померла. А сколько лет прошло! Тридцать?

– Мы были маленькие, женщина была моложе, а нам она казалась бабушкой, – спорил я. – А сейчас она и вправду состарилась.

– Нет! – настаивал Илюха. – Она всегда была дряхлой старухой, я помню! Эти ненастоящие никогда не меняются! Есть ещё один мужик… У реки рядом с мостом стоит часто. Он тоже ненастоящий.

Не стал я больше с ним спорить, вспомнил, что дома меня ждут жена и дочь. Попытался взять с друга обещание, что он не будет пить, сказал, что зайду ещё на недельке.

Рассказы Ильи я тогда всерьёз не воспринял, но всё-таки его слова заставили меня придаться воспоминаниям. Вспомнил бабку, что подметала во дворе. Ходила она с самодельной метлой. И зачем она это делала? Ведь на то были дворники. Странная одинокая старушка, мы с ней здоровались, а она только кивала головой, не произнося ни слова.

Жили мы тогда в старом доме, в перестроенной казарме, рядом с ткацкой фабрикой. И нашу улицу называли «улицей висельников».

Работа на фабрике была тяжёлая, местные мужчины от такой жизни спивались, и самоубийства не были редкостью. Помню, шёл домой из школы, а от подъезда дорожка из еловых веток тянется. Слышу, соседи разговаривают:

– Кого хоронили?

– Да Шлыков повесился.

И это было в порядке вещей. Один повесился, другой повесился. Серая зима, серый дом, чёрные деревья, и старуха в старом пуховом платке и в телогрейке метёт тротуар. Скука и уныние. Таким мне запомнился наш тупиковый район. Хорошо, что мы оттуда переехали.

В следующий раз, когда я пришёл в гости к другу, он был в стельку пьян. Меня это сильно разочаровало. Я надеялся, что смогу убедить его взять себя в руки, а он опять за старое.

– Ты вообще собираешься завязывать? – спросил я с укором.

– Нет, – ответил Илья, тряхнув лохматой головой.

– Ты не понимаешь, что в конце концов сопьёшься и умрёшь? – я опять его стыдил за пьянство, будто стыдом можно кого-то вылечить.

– Эх, Лёха, – улыбнулся мне Илья. – Да плевать мне. Я всегда такой был, и жить мне никогда не нравилось. Был у меня ты, друзья были школьные. Иногда было весело, но в остальное время сплошной мрак.

– Неужели тебе ничего в этой жизни не интересно? – не сдавался я.

– Девушки мне нравились симпатичные, а я им не нравился, – сказал Илюха с сожалением. А затем, сменив тон на торжественный, добавил: «Ну и хорошо, что не нравился, а то бы ещё кому-нибудь жизнь испортил, кроме матери! У тебя жена, ребёнок, ты муж и отец хороший… У меня бы так не получилось».

– Почему ты думаешь, что не получилось бы? – я пытался внушить ему веру в будущее, но понимал, что словами тут не поможешь. Похоже, депрессия.

– Я тебе сейчас одну вещь расскажу, – Илья заговорил шёпотом, наверное, боялся, что мать в соседней комнате услышит. – Однажды я допился до белой горячки. Знаешь, что такое белая горячка? Это когда ты пьёшь несколько суток и толком не спишь, и тогда начинаешь видеть сны наяву. Так вот, лежу я на полу, голову поднимаю, а передо мной стоит маленький мальчик и говорит мне: «Папа, спасибо!». Представляешь себе? Это пьяный мозг нарисовал образ моего неродившегося сына, и он благодарил меня за то, что не появился на свет у такого вот отца… Я лежу, смотрю на недопитую бутылку в дальней части комнаты и думаю, что, если я сейчас до неё доползу и ещё хоть чуть-чуть выпью, тогда точно умру. И я пополз! Очень хотел доползти, но не смог, сил не хватило. Понимаю ли я, что умру от пьянства? Лёха, да я на это надеюсь! Оставь ты меня в покое. Я другим уже не стану.